Ольга Найдич: Дом на побережье

Мира хотела дотронуться до его плеча, но что-то остановило ее.

Он хочет смерти…Хочет убить его… Она знает это уже давно и бежит за ним, скрываясь между деревьев…

Берег моря. Двое мужчин, сцепившихся в смертельной схватке. Звон клинков. Кровь, расплывающаяся на белой рубахе.

— А-але-е-екс!!!..

Мира вздрогнула, моргнула, прогоняя видение.

— А ты…

— Я не знаю, что произошло, — перебил он ее. — Не знаю, почему я здесь. Но ты, Мира, ты — копия Лиз. И не только внешне. Я сразу узнал тебя. Пожалуйста, вспомни… ну должно же быть хоть что-то! Может, тебе мое лицо сразу показалось знакомым? Или голос? Или…

— Ты мне снился, — тихо ответила Мира, глядя на серый, пропыленный асфальт. — Ты, Михаил… Еще до того, как я узнала о вас. И Анна.

— Ты ее очень любила…

— Алекс, но я ведь не Лиз! — почти умоляюще крикнула она. — Я Мира, это моя жизнь, моя память. Это я, понимаешь?

— Но что-то ведь осталось и от Лиз, — он пригладил ее волосы, и Мира с ужасом осознала, что помнит этот жест. — Ты — это ты. А какой-то кусочек у тебя остался от нее.

Мира расстроенно покачала головой.

— Все равно… — тут она кое о чем вспомнила. — Алекс, когда я была в том доме, я нашла несколько писем. Может быть, это писала она? Вот, возьми, — она протянула ему связку, но Алекс покачал головой.

— Может… ты сначала?

— Почему я? Это ведь не мои письма, — начала было Мира, но тут же все поняла. Алекс боялся, по-настоящему боялся узнать, что хранят в себе эти письма. Боялся убедиться в том, что ошибался в своей жене, а еще больше — боялся убедиться в ее предательстве.

— Хорошо, — Мира подцепила ногтем тонкий лист, но только взлохматила край. Мысленно посмеявшись над собственной нерешительностью — смешок вышел довольно нервный — она аккуратно оборвала край конверта и вытащила небольшой, тщательно сложенный пополам листок. Почерк на листке показался ей знакомым, и внезапно она поняла, что этот почерк — ее собственный. Поборов безотчетное опасение, она развернула письмо.

Строки были ровными, только в конце слова слегка сползали вниз.

«Алекс,

прости мое беспокойство. Прости, но я никак не могу понять — что случилось? Почему ты отослал меня сюда? От кого ты хочешь меня защитить? Я не жалуюсь, здесь хорошо, я всегда любила этот дом — но мне не дает покоя тревога. Неужели ты впал в немилость к государыне? Алекс, милый, если это так, умоляю тебя — смири свою гордость, попроси у нее О, я знаю, ты никогда ни о чем не просишь. Я просто боюсь, Алекс. Боюсь, что тебя у меня отнимут, отнимут навсегда…»

Мира осторожно отложила в сторону листок. Значит, она не ошибалась. Письма писала женщина, которая страстно любила и боялась за любимого человека.

«Почему ты не отвечаешь? Это уже третье письмо… Хотя бы дай знать, жив ли ты еще. Новости из столицы доходят сюда так редко, что иногда мне кажется — я живу в другом мире. А ведь в ясную погоду отсюда виден берег Петербурга. Когда я говорю Прасковье или Яшке съездить туда, они говорят, что ты не велел. Почему, Алекс? Прасковья посылает одного из мальчишек отнести письма, но строго наказывает не задерживаться. Ты пришли с ним ответ, Алекс, хоть одно слово.

Вчера приехал Михаил. Он твой брат, Алекс, я знаю… но он мне не нравится. У него недобрые мысли. После того письма, что я ему написала, и за которое ты так на меня рассердился, он больше не пытается оказывать мне знаки внимания… но это еще хуже. Раньше я хотя бы знала о его намерениях, а теперь он таит их в себе. Может, я была излишне резка, когда просила его оставить меня в покое? А он решил отомстить… Я не могу спать, все время прислушиваюсь к шорохам за окном. Иногда мне кажется, что кто-то идет по коридору… Из слуг я доверяю лишь Прасковье, остальных привез Михаил. Мне страшно, Алекс, очень страшно. Пожалуйста, напиши хоть слово!

Но что я со своими страхами… Утром ко мне приходила старая цыганка. Она сказала, что у нас будет сын. Как ты и хотел, Алекс. Я попросила ее погадать, она долго смотрела на мою руку и молчала, а потом сказала, что меня ждет долгая разлука. Я не поверила ей, любимый мой. Ты ведь обещал, что мы никогда не расстанемся, помнишь? В саду, когда просил моей руки. Пусть эта старая ворона каркает, сколько угодно — я верю только тебе.»

Мира читала, и перед глазами ее плясал огонек свечи, метались по стенам погруженной во мрак комнаты дрожащие тени, и тонкая белая рука с одним-единственным кольцом на безымянном пальце выводила на бумаге тонкие, чуть сползающие вниз строчки.