Леонид Воронов - Морская дева

От родственников Михаила они поехали к родственникам Кати в Ялту. Поездка в Крым привлекала обоих тем, что им очень хотелось побродить по тем местам, где они впервые встретились. И они посетили Алушту, и еще раз пережили те чувства, которые так волновали их три года назад.

Длительный отпуск Михаила подходил к концу, и он привычно осознал свою тоску по Камчатке. Обилие впечатлений, радостные встречи, теплое море, яркое солнце — все это очень приятно, однако не всегда приветливая природа Камчатки имеет необъяснимую силу притяжения для всех ее жителей, и очень быстро заставляет их тосковать и стремиться к возвращению. Мише хотелось узнать, действует ли это мистическое притяжение на Катю, которая прожила всего полтора года в этом краю. Он не сомневался, каков будет ответ, если он об этом спросит, поэтому и не спрашивал. За несколько дней до их возвращения Катя однажды сказала:

— Миша, тебе понравилось проводить свой отпуск под неусыпным и подозрительным оком жены?

— Да, моя сладкая подозрительная, а главное, неусыпная жена. Последнее качество мне особенно понравилось, и я утверждаю, что такого замечательного отпуска Стрельцову вовек не видать, если бы он в свое время не принудил к союзу такую неусыпную девушку.

— Ты вот говоришь двусмысленности, а я серьезно спрашиваю. Помнишь, ты писал, что когда-нибудь мы совершим много путешествий? Я об этом все время вспоминала. Но ты знаешь, все эти поездки, встречи и удовольствия подходят к концу, и я понимаю, что очень соскучилась по нашему домику, по нашему городу, и по нашей Камчатке.

— Сама того не подозревая, ты ответила на важный для меня вопрос, и ответила более чем положительно. Меня так и подмывало об этом спросить, но хотелось, чтобы ты сказала это сама.

Во время перелета из Москвы до Камчатки солнце удвоило скорость своего передвижения по небу, быстро наступила ночь, и Катя уснула, утомленная московской суетой. Миша всю ночь читал, досадуя на деревенеющую от неподвижности спину.

— Какие сны снятся небожителям в стратосфере? — Спросил он Катю, когда она проснулась.

— Какие-то тревожные отрывки, к счастью, я ничего не запомнила. Ты не спал?

— Читал. По опыту знаю, что мне не уснуть в полете, уже давно даже не пытаюсь. При возвращении на Камчатку есть один момент, который вознаграждает пассажиров за все неудобства полета. Первый раз ты летела зимой, к тому же было темно, и не видела то, что скоро нам предстоит увидеть.

— Что такое я должна увидеть?

— Не беспокойся, ты не пропустишь это. К тому же позиция у тебя удобная.

— Ты меня заинтриговал. А долго ждать?

— Уже нет.

Наконец самолет начал снижаться, описывая большой круг над городом.

— О, Миша, я поняла. Господи, какая красота! Смотри, смотри, это наши вулканы! Вот они какие, и кратер видно. А теперь озера, их много! А где Халактырское озеро? А вот и город, вон наши сопки. До чего же красиво, Миша, представляешь, среди какой красоты мы живем! Вот он, рай. Я хочу, чтобы это все приснилось мне сегодня.

Катя еще долго восторгалась увиденной панорамой, а Миша таял от любви к ней еще и потому, что красота и величие природы трогала ее так же глубоко, как и его.

После возвращения из отпуска Миша вернулся работать на свой "Зевс". Теперь они стали видеться с Катей лишь в короткие промежутки между рейсами. В конце лета Мишу временно перевели на "Алмаз", который шел в Японию.

"Здравствуй, моя любимая Катенька!

Я совсем разучился писать: почерк такой, как будто я пишу левой ногой по-арабски, ошибок полно, и с мыслями туго, поэтому я начинал это письмо трижды, и каждый раз откладывал.

В одно прекрасное утро я поймал себя на том, что у меня прекрасное настроение. Была отвратительная бортовая качка, и в столе что-то надоедливо перекатывалось: бр-р-р-бум, бр-р-р-бум. Обычно я в таких случаях незаметно подкрадываюсь к источнику этих звуков, шепча про себя страшные ругательства, и, подкараулив этот предмет, бросаю его в урну. Но на этот раз я был настроен к неизвестному предмету доброжелательно, и разрешил ему развлекаться.

Вставать еще было рано, и я занялся расследованием причины моего хорошего настроения. Оказывается, я видел во сне тебя, и, кажется отца тоже. Подробностей не мог вспомнить, но помнил, что мы с тобой разговаривали, и ты была так прекрасна, почти как наяву, и очаровательно мне улыбалась.

С этого и начались мои мучения, которые продолжаются и до сих пор, хотя прошло уже больше половины рейса. Мне очень захотелось поговорить с тобой, я сел за письмо, но не смог связать и двух слов. "Жена твоя ослепила тебя во сне своей красотой, вызвала бурю страстей, а мысли твои разбежались тем временем" — сказал я себе, письмо отложил и стал ждать, когда мысли опять соберутся. Они собирались два дня, а когда все собрались, я разложил перед собой три твоих фотографии, и погрузился в размышления. Потом всплыли воспоминания, потом заработало воображение, и на фотографиях я обнаружил не только твое лицо, но и всю тебя. Тут же все собранные мысли со свистом покинули мою голову, да и сама голова куда-то девалась, а мне захотелось поскулить, потому что очень по тебе соскучился. Стоп! Я сейчас подумал, что неплохо бы поносить тебя сейчас на руках, и вдруг вспомнил, что делал это во сне. Ну конечно, а то с чего бы ты мне так хорошо улыбалась? Как странно, сон я видел больше недели назад, а вспомнил его только сейчас. Вот если бы еще такой приснился, а еще лучше чтобы ты каждый раз ко мне приходила во сне, а еще лучше — наяву. Как было бы хорошо, если бы мы в этом рейсе были вместе, тем более что в каюте я живу один. Представляешь, мы прошлись бы с тобой под ручку по Кобе на зависть всем японцам. Я им сочувствую: ни одному из них не суждено увидеть такую красавицу. Жаль, что морякам не разрешают брать за границу жен, даже идеальных, как ты. Но что бы я не говорил, больше всего мне хочется оказаться сейчас в нашем милом уютном домике и видеть тебя. Для меня это самое большое счастье. Когда еще я тебя называл на "Вы", я предвидел, какая будет наша жизнь, какие будут отношения, если мы поженимся. Может быть "предвидел" не то слово. Наверно я очень хотел, чтобы было именно так.