Евгения Доброва - Угодья Мальдорора

Господи, как хорошо, что нам досталась Света…

В ту ночь я твердо решила не спать, но все равно уснула, вырубилась на пятнадцать минут — сразу проверила по часам, — а две конфеты исчезли. Мистика. Домовой, что ли, ест? Я верила в домовых. Не то что верила — знала, они существуют.

Когда отряды выстроились на утреннюю линейку, мы с Лидкой стали внимательно осматривать физиономии. В нашем отряде все чисто. И в четвертом, и в третьем… Пятый, шестой… Никого.

Ага! Вот они стоят, голубчики. Кого угодно ожидала я увидеть в чернилах, но только не этих двух карапузов. Восьмой отряд, первоклашки. Маленькие, щуплые, рост метр с кепкой… Малышовый корпус находился на отшибе, у самого забора. Как эти дохлики пробирались ко мне каждую ночь через весь — немаленький — лагерь? Не боясь ни пиковую даму, ни бродячую статую? Откуда они вообще узнали про конфеты? Увидели мешочек на родительском дне? Загадка…

— Видала? — кивнула Лидка. — Надо бы уши надрать.

— Не надо, не трогай. Пускай живут. Люблю храбрецов.

«Расскажи мне сказку!» — «…Как волк насрал в коляску!» Отвечая на мои приставания, папа все время призывал в помощь волков. «Где мама?» — спрашивала я. «Волки какать на ней уехали», — отвечал папа. А сейчас мне требовалась история на ночь, и не какой-нибудь пересказанный наспех Драгунский, а Очень Страшная История.

— Ну пап!

— Не папкай, видишь, я занят. Спи давай.

— Расскажи что-нибудь…

— Завтра мама тебе расскажет.

— Ну про отрезанную голову…

— Про отрезанную голову я тебе уже десять раз рассказывал.

— Расскажи одиннадцатый.

— Ночью приснится. — Это просто реплика по сценарию. Сплю я хорошо, и папа это знает.

— Ты обещал. Я кол по математике исправила.

— Точно исправила? — переспрашивает папа, сменив гнев на милость.

— С тебя голова.

— Ладно, одолела… Двадцать минут, не больше. — Папа плотно притворяет дверь — мама такие истории не любит, брезгует — и присаживается на краешек моей раскладушки.

Сеанс начинается.

Что может быть заманчивее отрезанной головы? У нас это разменная монета: когда папа проигрывает спор или выполняет условие договора, он всегда рассчитывается такой историей. Я знаю их все наизусть.

Первая дедова.

— В юности дед учился в Пензе в железнодорожном техникуме и по выходным ездил домой — на поезде час от города, станция Симанчино, а оттуда десять километров пешком до деревни. В тот день он возвращался вместе с однокурсником. Чтобы не брать билеты, поехали на крыше товарного состава — так многие делали. И было у них, железнодорожников, особым шиком встать и постоять на крыше на полном ходу. Поезд трясет, все — кто сидит, кто лежит… страшно… Дед постоял минуту, повыпендривался, сел. Теперь однокурсника очередь. Состав разогнался, хорошо идет. Парень руки в стороны раскинул: ничего не боюсь! Поля, леса проносятся, ветер в лицо… А над путями провод. Как раз ЛЭП проезжали, а какая тогда ЛЭП, вольт 200–300, — короче, провод над путями был. Как лезвием голову срезало! — зловеще заключил папа.

— А дед?

— А что — дед? Кому нужны лишние проблемы? Спрыгнул да пешком пошел. И все остальные врассыпную, чтобы свидетелями не быть. Тогда же не разбирались, сажали всех, мало ли там чего…

— Машиниста посадили?

— А я думаю, может, этот и не доехал, скатился. Машинист будет останавливаться, что ли? Он и не видел.

— Может, и видел.

— Да как он увидит, ты что? Никак не увидишь. Там семь-восемь вагонов.

— А как они залезали?

— Я не спрашивал…

Вторая голова досталась от прадеда. Пензенская губерния, глухомань, далекий колхоз…

— Возвращались косцы с сенокоса — в косоворотках, соломенных шляпах, с косами на плече… — папа показывает, как держат косу: вот так, — солнце садится, кузнечики стрекочут, сеном пахнет… Благодать. Идут гуськом, тропинка узкая среди полей. Впереди ручей, через него мостик. Тот парень, что первым шел, ступил на доски, смотрит: в тени рыба стоит. Я так думаю, что голавль. Щука вряд ли будет стоять на жаре. Тогда рыбы навалом было, не то что сейчас. В каждом ручейке водилась… Решил оглушить ее с мостика древком — до воды-то недалеко. Коса как сделана, знаешь? Не знаешь. У нее палка вверху толстая, а книзу утончается, чтобы легче работать. Примерился, замахнулся… Раз! — и покатилась, покатилась голова в ручей… И вода вся красная. Бабы орут… Хорошо бы в фильме каком-нибудь снять.

В наше время про отрезанные головы много разговоров было. Этот случай мне дядя Леня рассказывал, но я ему не верю. Не похоже на правду. Ехал он на поезде, опять же из Пензы, до Каменки. Он не на крыше ехал — в плацкарте, как порядочный взрослый человек.