Евгения Доброва - Угодья Мальдорора

— Я тоже.

— Сейчас костер разведем. Вон там, — Сашка махнул рукой в сторону небольшого сухого пригорка. — Пошли хвороста наберем на растопку.

Пока костер разгорался, мы разложили на большом пне провизию: бутерброды с тушенкой, фляжку с водой, два яблока и четыре конфеты «Коровка». Что-то я забыла… Ах, да, «Буратино».

— Хочешь лимонада?

— На обратную дорогу оставь.

Несмотря на влагу, пень, на котором мы разместились, был широким и крепким, без парши, — скорее всего, дерево просто сломал ураган, а кто-то обтесал у корней для привала. Мы перекусили, собрали еще веток, развернулись к трясине и стали смотреть…

Постепенно стемнело. Болотные огни мы караулили часа полтора — но так ничего и не произошло. Ни огонечка, ни искорки. Темно и тихо: только треск прогорающих сучьев.

— Долго еще ждать будем? — спросила я Лифчика.

— Минут двадцать посидим и пойдем.

— Холодно.

Ни слова не говоря, Сашка притянул меня к себе и обнял. Я подумала — вот, первый раз я обнимаюсь с мальчиком. Что я чувствую? Немного сосет под ложечкой, будто хочется есть. И жар — он нарастал изнутри, разливаясь из-за диафрагмы.

— Ты раньше когда-нибудь обнимался?

— С девчонкой? Нет, никогда…

Врет, подумала я сладко и положила голову ему на плечо. Мы еще долго сидели так, глядя на пламя костра, на мертвую плешь болота, надломленный остов ели на островке, черные прутья кустов. Начал накрапывать дождь, мелкий, будто сквозь решето.

— Пошли, что ли, — наконец сказал Сашка. — Нет никаких огней. Я же говорил, вранье.

Он зажег фонарь, и мрак подступил ближе, сдвинулся, охватил нас кольцом. Осторожно переступая с кочки на кочку, мы выбрались на тропинку и повернули в сторону дома. Дождь разошелся и с каждой минутой лил все сильнее. Мои ботинки на тонкой подошве основательно промокли. «А вот и не заболею!» — думала я с мрачным задором. Это была уже вторая пара, первую я промочила в сыром мху по пути сюда.

Фонарик, который вначале светил ярким лучом, теперь давал едва различимый ореол.

— Я выключу, батарейка садится, — сказал Сашка, но вместо этого осветил меня слабеющим лучом с головы до ног.

— Шнурок сейчас развяжется. Поправь.

Я глянула на ноги — узел завязан, но не крепко.

— И так дойду, — у меня не было сил наклониться.

— А если нам придется от кого-то убегать? — с этими словами Сашка присел на корточки и принялся перешнуровывать мой ботинок.

— Дай, я сама.

— Стой, не дергайся.

— Никуда я уже не убегу: устала, — вздохнула я.

— Значит, будем драться, — сказал Сашка.

Я успокоилась: это он умел, и еще как.

Мы миновали стрельбище и теперь шли по широкой продольной просеке. Дождь прекратился. Небо очистилось от туч, дорогу озарила луна. Вдруг Сашка остановился и замер, прислушиваясь.

— Тихо! Тут кто-то есть.

В кустах раздался оглушительный хруст. Из темноты на нас шагнул солдат. За ним еще один, пониже ростом и, видать, помладше.

— Опа! — сказал высокий, раскинув руки. — А ну иди сюда, птенчик. А ты давай, вали, пока живой.

Я инстинктивно попятилась.

— Держи ее!

Но второй не бросился на меня, нет, — он остался стоять, где стоял. Похоже, он и сам не ожидал такого поворота.

Ветер донес удушливую волну перегара.

Дальше события разворачивались стремительно. Лифшиц бросился на старшего, с налета толкнул и поставил подножку. Служивый упал, ударившись виском о корень. Я поняла это по стуку. Убился! — подумала я. Младший бросился его поднимать. Старший что-то промычал и грязно выругался. Живой!

— Бежим! — крикнул Сашка, и мы понеслись со всех ног.

— Догоню — у-убью, суки! — набирая обороты, доносилась вслед нецензурная брань.

Все произошло так быстро — я даже испугаться не успела. Мы летели, как на олимпийском забеге, не разбирая дороги, по лужам, по корням, по грязи. Сердце ухало в горле, в боку кололо, под ребра больно била бутылка лимонада, которую я сдуру положила во внутренний карман. Погони, кажется, не было.

— Что я говорил! — на бегу повторял Лифчик. — Шнурки надо завязывать! Поняла теперь?

— Больше не могу, бок болит, — взмолилась я. — Они за нами не побежали. Давай пойдем быстрым шагом.

— А если догонят? До фермы немного осталось, туда уже не сунутся. Там люди.

— Не могу-у…

— Руку давай. — Я протянула руку, и Лифшиц потащил меня за собой.

Последний километр дался непросто. На околице, как подкошенная, я рухнула прямо в траву. Сашка чувствовал себя куда лучше, пробежка почти не сказалась на нем, вот что значит спортсмен. Нисколько не стесняясь, он расстегнул мою куртку, вытащил из-за пазухи «Буратино», открыл перочинным ножом и жадно стал пить.