Эрик-Эмманюэль Шмитт - Улисс из Багдада

Не прекращая выдавать эти тирады, Полина сосредоточенно вскрывала гнойники или звонила мэру, чтобы сделать ему разнос из-за бездомных. Но однажды она подмигнула мне, шепотом приказала проверить, что за дверью никого и никто нас не слышит, и сунула мне в руку конверт.

— Вот, Саад. Два билета на сегодня, на спектакль современного танца.

— Спасибо.

— Ты уже видел когда-нибудь современный танец?

— На родине я танцевал на свадьбах. И еще я много танцевал в Каире.

— Нет, я говорю о спектакле современного балета, поставленном одним из величайших хореографов современности.

— Я не знаю.

— Сегодня ты пойдешь туда. После спектакля пройдешь за кулисы и спросишь Хорхе, бразильца, он тоже иммигрант. Он член нашей организации. Он объяснит тебе, как, через несколько дней, когда закончится гастрольный тур, он переправит вас с Лейлой в Англию.

— Правда?

— Правда. Хотя я бы тебя с удовольствием оставила при себе, ты очень мне помогаешь.

Никогда еще я не пробегал так быстро километры, отделявшие меня от сквота. Я рассказал все Лейле, мы смеялись и плакали вместе.

Вечером мы отправились в просторный современный театр, где давали спектакль.

Редко когда прекрасное зрелище доставляло мне столько горя. Видя этих людей — великолепных, свободных, раскованных, невесомых, грациозно владеющих своим телом, отринувших все цепи, кроме земного притяжения, — мы с Лейлой испытали потрясение. Мы поняли, что мы уже не такие, что никогда уже такими не будем, что мы выдохлись, состарились, устали, что мы забыли, как это — жить, двигаться и дышать просто из счастья жить, двигаться и дышать, что мы обретаем мимолетное воспоминание об этом только в любви. Сидя с открытым ртом, со слезами на глазах, мы чувствовали себя одновременно отчаявшимися и утешенными.

За кулисами Хорхе, один из танцовщиков, сложенный как фавн, в его стоявших дыбом волосах необъяснимым образом сочетались темные и светлые пряди, впустил нас к себе, потом принял душ и подробно рассказал нам о предстоящих действиях.

Мы вернулись в сквот после многочасовой ходьбы, ничего не соображая от усталости и восхищения, легли, слились в объятии, и, не в силах заснуть, до рассвета улыбались в потолок.

К утру я, должно быть, задремал, потому что внезапно меня разбудила Лейла:

— Бежим, Саад! Умоляю тебя! Убежим за поле. Я слышала звук мотора.

— Думаешь, уходить? Постой, я выгляну в окно.

Она собрала вещи. В несколько секунд я понял, что она права: на горизонте виднелись силуэты машин.

— Уходим.

Не мешкая, я схватил мешок, мы выскочили на лестницу и бесшумно скатились вниз.

— Поднимем тревогу? — спросил я.

— Да. Иди вперед. Я сама.

Я выскочил на улицу, пробежал вдоль стены, закрывавшей меня от полицейских машин, и бросился в поле.

Чтобы предупредить всех до единого, Лейле пришлось кричать, ибо в здании началась суматоха. Другие дома, ближе к дороге, уже захватывала полиция. Я бежал не оглядываясь, до потери дыхания, пока не оказался под защитой леса.

— Только бы она скорее пришла, — говорил я себе, переводя дух.

Я еще надеялся, но смутно уже понимал, что случилось. Лейла ускорила вмешательство полиции и отрезала себе путь к бегству. И все же я уговаривал себя, что это не так, прятался в канаве и, замирая от тревоги, ждал.

Крики. Вопли. Африканцы пытались отбиться. Тут же раздались хлопки и взрывы. По-видимому, полицейские стали бросать гранаты со слезоточивым газом. Или поджигать комнаты.

Стук дверей. Сирены. Визг колес. Шум моторов, сначала растущий, потом стихающий вдали. Лейла не пришла.

Я понял. И все равно до полудня просидел в грязной траве. Потом вернулся в сквот, который, как я и предполагал, еще дымился после поджога.

Вокруг не было ни души.

Вечером я пришел к Полине, не в блочный дом, где было закрыто, но по ее домашнему адресу. Увидев меня в окно, она сделала знак идти к задней двери, через сад, незаметно. Вид у нее был измученный и тревожный.

— Саад, ты уцелел!

— Боюсь, что я один.

— Я знаю, что Лейлу арестовали.

Весь вечер она не отрывалась от телефона. Потом пришла сообщить мне правду — всклокоченная, с потухшим взглядом.

— Лейла пыталась легализоваться, и потому с ней обойдутся еще суровее, чем с другими, — их пошлют в центр временного содержания.

— Как! Что они с ней сделают?

— С женщинами они решают быстро, потому что боятся, что те могут завести семью.

— Что они с ней сделают?

— Мужайся, Саад.