Карл-Йоганн Вальгрен: Женщина-птица

Я качаю головой. Йоран, мой старший брат, никуда и не выходит, если ему самому не надо выступать, он говорит, что у музыкантов его поколения научиться нечему. В прошлый раз на танцах он выступал с Миро и своей группой — играли песни, которые только им и были знакомы. Девочки с первого курса жались поближе к эстраде, чтобы он их заметил, но когда у него в руках гитара, он никого и ничего не замечает. Йоран с его мечтательными глазами… иногда мне кажется, он вообще не из этого мира.

Мой брат — мечтатель и талант. Он начал играть на гитаре еще ребенком в коммунальной музыкальной школе. Сейчас он первый гитарист города, и учитель хочет послать его учиться к знаменитому педагогу в Гетеборг. Папа никак не может решить — идет борьба между талантом Йорана и семейной экономикой. Но мне кажется, Йорану все равно. Для него имеет значение только музыка. Не дорогие педагоги и школы, а музыка. Каждое эре, что он зарабатывает, помогая папе в букинистическом, идет на музыку: записи, ноты… в музыкальном магазине Свенссона он меняет свои электрогитары на все лучшие и лучшие. А по вечерам сидит у себя в комнате, играет гаммы или разучивает соло гитары со своих любимых записей Джанго Райнхардта и Мэджик Сэма. Мама, понятно, волнуется — она всегда волнуется. Брат старше меня на год, ему скоро девятнадцать, он на четвертом курсе гимназии. Его осенние оценки никуда не годились, и он решил пропустить год. Мама считает, что музыка мешает ему учиться: «Как он будет жить?… Никто не гарантирует, могут настать трудные времена».

Как мы могли получиться такими разными? Брат, уравновешенный и спокойный, в его жизни все встало на свои места, — он довольствуется тем, что имеет, он не хочет стать никем другим, — только оставаться именно таким, какой он есть. Брат, обожающий музыку и природу, знающий название каждой сухой травинки, брат, унаследовавший папины правильные черты лица и красивые глаза, брат, которого не мучит тоска, счастливый брат… А я — полная ему противоположность.

Я поворачиваюсь к сцене. Певец словно вмерз в ледяной конус мутного опалового света; но когда ему удается вырваться за его пределы, он напоминает индийского танцора. Музыка быстрая и агрессивная… интересно, что сказал бы Йоран? Фальшиво, немузыкально… не хватает самого главного: молчания между нотами, верных интервалов, уважения к наследию… он произносил такие слова, даже когда был еще совсем маленьким. Он говорил о музыке и словно вырастал из своего маленького тела, становился одухотворенным… взрослым и серьезным.

Я кошусь на Аниту. На ее лице застыла странная гримаса; она уставилась на певца, и широко открытые глаза ее отливают бронзой. Что-то ее задело… в ней проглядывает звериное, доисторическое безумие… Меня переполняет теплое чувство. Анита, маленькая женщина, пришедшая к нам на курс осенью и повергшая нас в шок своими анархистскими символами, своими цепями и английскими булавками в ушах. Мне хочется защитить ее… кто знает, от чего — от неведомых опасностей, ожидающих нас в ближайшем будущем, от несчастных случаев, от нашей общей выматывающей душу тревоги. В один прекрасный день… скоро, очень скоро — мы уедем отсюда. Главное — держаться друг друга…

В этот же вечер я встречаю Юнаса. Он появляется словно бы ниоткуда: вдруг я обнаруживаю, что он стоит рядом и улыбается загадочно и печально.

— Юнас? Юнас… как ты сюда попал?

— Могу я с тобой поговорить? — спрашивает он. — Только давай выйдем, здесь такой грохот…

Я встаю. Краем глаза перехватываю удивленный взгляд Аниты.

— Что ты сказал? Выйти?

Он кивает и медленно идет к выходу.

Мы стоим в темноте. Грохот и вой инструментов здесь почти не слышны, только голос певца, напоминающий тоскливый прерывистый шепот.

— Что ты хотел?

Голос мой звучит гораздо холоднее, чем мне бы хотелось, и я смеюсь, чтобы не обидеть его.

— Только поговорить… больше ничего.

— О чем? Что-нибудь случилось?

— Нет. Не знаю… Я просто хотел…

Он замолкает, только дышит глубоко; дыхание его чистое и теплое, и я почему-то радуюсь, что он не пьян.

— Я только на выходные, — говорит он. — В понедельник рано утром улетаю. Как услышал про танцы, сразу сюда. Думал, наверняка тебя найду…

Он замолкает, а я улыбаюсь в душе. Он такой же, как всегда — тот же тихий голос, то же неумение выразить свои мысли.

— И как там? — спрашиваю я.

— Замечательно. Просто замечательно. Сейчас готовимся к лету. Придут новенькие, и уже теперь мы будем их всему учить. А ты как? Все в порядке?