«Да, — думал я, — конечно… Никто особенно меня не осудит, если я откажусь от съёмки, скажу: надо уезжать, и всё!.. Но никто и Джордано Бруно бы не осудил, если бы он отказался гореть, — пошёл на попятную, и всё! Всё было бы нормально, только б он не попал в Историю, и всё!.. А Муций Сцевола? — подумал я. — Воин… который, чтобы доказать мужество осаждённых, своих соратников, сунул перед врагами руку в огонь и держал, пока она не сгорела? Мог бы он отказаться?.. Вполне! Только б никто никогда не узнал его имени и даже фамилии… плюс осаждающие взяли бы город!»
Утром я проснулся, подошёл к окну — и увидел напротив окон красную пожарную машину.
Так. Значит, всё-таки состоится!
Я вдруг упал духом. То, что я увидел, было вдвойне плохо: с одной стороны, пожарные приехали, — значит, пожар точно будет, с другой — машина одна!
Вдруг в дверь раздался стук. В дверях стоял пожарный в брезентовой робе.
— Слушай, малец!.. Не знаешь, где тут эта… киногруппа? Час уже ездим — не можем найти! Может, знаешь?
Мне ли не знать!
— Сейчас! — сказал я.
Некоторое время я думал, что надеть, потом подумал: «А, ладно, всё равно ведь переоденут по-своему!»
Я надел лыжный костюм, пальто, шапку и вышел.
Тут я увидел, что приехали две машины: вторая стояла подальше. И это почему-то ещё больше расстроило меня: раз прислали две, то, значит, согласны, что дело действительно будет серьёзное!
Я сел в кабину рядом с водителем.
— Поехали, — отрывисто сказал я.
Через минуту мы подъехали к общежитию.
Оставив машину, я вошёл.
Зиновий, подняв руку, радостно приветствовал меня.
Теперь все меня уже знали. Люди, которые раньше меня не замечали и которых я раньше не замечал, теперь здоровались со мной.
— Ну что? — выдохнув, спросил я Зиновия. — Пора?..
— Да ты что! — легкомысленно сказал вдруг Зиновий. — Съёмка-то ночью будет, в десять часов! Ночью пожар, сам понимаешь, лучше видно! Так что ты пока гуляй!
Я выскочил на крыльцо.
Я решил, раз выпало свободное время, посмотреть ещё раз на место съёмок, пока там спокойно и тихо, ещё раз всё продумать.
Я побежал по Егерской аллее, свернул к телятнику.
Но там не было уже спокойно и тихо. Там стояли уже и лихтваген — от него шли чёрные кабели к прожекторам-ДИГам, — и камерваген, и тонваген. Двадцать чёрных осветительных ДИГов стояли в ряд метрах в тридцати от телятника. Ближе к нему стояли сразу четыре камеры (подойдя ближе, я увидел, что это пока только треножники).
Помощники оператора утоптали снег, потом положили рельсы — и сверху поставили операторскую тележку с треножником.
Потом они, пробуя, покатали тележку вперёд-назад.
Я пошёл по вытоптанной перед зданием площадке, важно потрогал треножник: хорошо ли стоит? Треножник, как я и думал, стоял хорошо — дело было не в этом.
Просто я понял вдруг, что сегодня я здесь самый главный, всё это громоздится для того, чтобы снять меня, как я спасу из конюшни лошадей…
Я прошёлся вдоль всего здания — и вдруг увидел сбоку, метрах в пятнадцати, самолётный мотор с пропеллером! Он стоял на какой-то подпорке и был оцеплен со всех сторон красными флажками на верёвке.
«Мотор-то зачем? Летать уж, во всяком случае, я не обещал!»
Вдруг я увидел, что ко мне идёт милиционер, в шапке с опущенными ушами, в огромных валенках.
Он взял меня за плечо.
— Мальчик! — Изо рта вырвался белый пар. — Уйди, пожалуйста, с площадки!
— Это наш! — закричал ему кто-то.
— Всё равно! — сказал он. — От ветродуя держись подальше!
Я отошёл от мотора, который оказался ветродуем.
По площадке ходила девушка в полушубке, с пушистым инеем на бровях и ресницах. В руке она несла термос и наливала по очереди в крышечку термоса всем работающим на площадке.
— Вам налить? — спросила она меня.
Я кивнул, и она налила мне в белую крышечку отличного, горячего, сладкого кофе!
Я не спеша выпил, поблагодарил, и она пошла дальше.
Что я испытывал в тот момент?
Честно говоря, я испытывал счастье!
Потом на аллее в самом конце появилась крохотная чёрная «Волга». Она ехала среди высоких пушистых деревьев, быстро приближаясь. Вот она выехала на площадку — и из неё вылез Зиновий.
— Ты здесь уже? — увидел он меня. — Молодец! Пойдём поглядим, что и как.
Мы вошли в тёмный после солнца телятник. Там были установлены новые перегородки, сделаны стойла, хотя ничего этого, как я знал, в фильме снято не будет.
— Значит, так! — сказал Зиновий. — Вбегаешь, снимаешь все эти запоры, выводишь лошадей в коридор, садишься на самую последнюю и гонишь всех к выходу. Двери оставь открытые, не забудь. Всё ясно?
Читать дальше