Вацлав Михальский - Река времен. Ave Maria

Нет, не только. А потому, что без Павла ей стало так одиноко, что она сразу вцепилась в эту Аннет. Вцепилась, сообразив, что сделает Анечку – Аннет детским врачом. Именно детским… Она все-таки очень надеялась, что сбудутся посулы хозяйки гостиницы в Труа.

Иногда житейские обстоятельства складываются так, что сказать правду невозможно и солгать невозможно. Тогда и идет в ход спасительная полуправда. Всем известна судейская формула: «Обязуюсь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды». А вот о полуправде, о недосказанности здесь ничего не сказано, а зря. В полуправде скрыты огромные возможности для маневра.

Когда Александра нашла в себе силы вернуться в коммуналку, где жили они с Ванечкой-адмиралом, тот встретил ее скованно и настороженно. Так он ее еще никогда не встречал. Даже не подошел обнять и поцеловать.

– Чай поставь, пожалуйста, – снимая куртку, попросила Александра как можно будничнее, при том, что на душе у нее «скреблись кошки», а умом она лихорадочно соображала: «Как быть? Что сказать? Что делать?»

Иван долго не возвращался с кухни. Наконец он явился с новеньким жостовским подносом в цветочек, на котором стояли большой заварной чайник с красными горошинами по белому полю, такая же сахарница, тонкие стаканы в мельхиоровых подстаканниках.

– Откуда поднос? – спросила Александра, чтобы оттянуть время.

– Да так, думал, тебе понравится, – отвечал Ванечка-адмирал, глядя мимо нее. И этот его взгляд уверил Александру, что Иван ждет правды. Но она еще потянула минуты две-три, пока разливала чай по стаканам, пока размешивала ложечкой твердый кусковой сахар.

Ее спасла интуиция.

– Ты все знаешь, – сказала Александра.

– Да, я читал закрытые сводки по Ашхабаду. Они проходят по нашему управлению «Восток». Читал про майора Домбровского, тяжелораненого… Он жив?

– Жив, – окончательно справляясь с собой, отвечала Александра. – Мы привезли его в Москву. Он под наблюдением Папикова.

К чаю они так и не притронулись.

– Я всегда чувствовал, что появится он и вернет тебя, – сказал Ванечка и посмотрел на нее таким затравленным, таким беззащитным взглядом, что было понятно: его жизнь рушится. И Александра тут же вспомнила, что точно так сказала ей Ксения в поселке: «Я всегда боялась, что появишься ты и уведешь его».

– Не вернет, – чуть слышно сказала Александра.

– Почему?

– Во-первых, у него есть жена и двое детей, во-вторых… – Александра замялась.

– Что, во-вторых?

– У нас будет ребенок, Ваня.

– Ребенок?! – Он даже зажмурился от ослепительной возможности счастья. А когда открыл глаза, в них было столько света и радости, что и Александре стало полегче.

В дни детства и юности Александры Анна Карповна чувствовала себя несравненно более одинокой, чем теперь, когда ее дочь стала взрослой да к тому же еще и прошла фронт. Во-первых, теперь они говорили на родном языке, на русском, во-вторых, с полным взаимопроникновением не только в сказанные слова, но и в их подтекст. Радость поговорить по душам с близким человеком – одна из самых чистых земных радостей.

О чем они говорили?

О разном. От бытовых обиходных тем до разговоров о прочитанных книгах из их сокровищницы – большого деревянного ларя у дверей. От разговоров о жизни многострадального, но все еще не сломленного народа до размышлений о вечном. За долгие годы фактической полунемоты Анна Карповна так истосковалась по русскому слову, что теперь как будто наверстывала упущенное, говорила с дочерью всласть и подолгу. Хотя Анна Карповна до замужества успела окончить лишь гимназию, благодаря самообразованию и тому кругу людей, в котором она вращалась почти до сорока лет, благодаря своей природной любознательности и даровитости она была человеком весьма разносторонних познаний и вполне самостоятельного ума. С тех пор, как Анна Карповна, наконец, заговорила по-русски, она как бы снова стала не уборщицей тетей Нюрой, а графиней Мерзловской.

И теперь ей не нужно было отделываться междометиями, а можно было, как встарь, говорить широко и свободно.

– Как хорошо, Саша, что мы с тобою ведем не одни только утробные разговоры, – совсем недавно, ранним декабрьским вечером, сказала Анна Карповна. – Я имею в виду: «Ели? Не ели? Гуще? Жиже? Разогреть? Не разогреть?» Конечно, утробное тоже важно, но для многих это главный разговор через всю жизнь.

– Да, – охотно согласилась Александра. – Похоже, ты права, ма.