Вацлав Михальский - Река времен. Ave Maria

– Принесешь пять, тогда и поговорим, Поль.

– Но, Мари! – взмолился Поль.

Серебряная пудреница, которой Мария пользовалась, вдруг выскользнула у нее из рук и покатилась по лестнице. Мария спустилась, подобрала пудреницу, где вместо зеркальца был вмонтирован отполированный золотой диск, и продолжила спускаться.

Внизу смолкли.

– Доброе утро, Мари, – приветствовала Мария хозяйку гостиницы. – Доброе утро, мсье!

– Доброе утро, мадам графиня! – обрадовалась хозяйка. – А это мой старший брат Поль – поэт.

– Очень рада вас видеть! – отвечала Мария. И тут разглядела, что Поль – тот самый пожилой мужчина в черном костюме и черных сатиновых бухгалтерских нарукавниках, которого они с Павлом повстречали у мэрии и который с апломбом рассказывал им о Труа.

Хозяйка гостиницы сунула что-то в руку поэта, наверняка не очень крупную купюру, он зажал ее в кулаке, поклонился Марии в пояс, мгновенно отступил в темную глубину зала и выскользнул из гостиницы.

– Ваш брат работает в мэрии?

– Да, откуда вы знаете?

– А мы его встречали у мэрии еще вначале, как только стали знакомиться с Труа, и он рассказал нам много интересного.

– О да, Поль много чего знает! – с неподдельной гордостью сказала Мари. – Он работает в мэрии, но очень тяготится этим. Поль – настоящий поэт, в прошлом году он чуть не получил При Аполлинер. Но в последний момент премию дали парижанину. Конечно, у них там своя шайка-лейка, зачем им маленький Поль из маленького Труа? Дали парижанину, а мой Поль остался с носом [4] .

– Может, еще дадут, не все потеряно, – подбодрила хозяйку гостиницы Мария.

– Вряд ли. Хотя дай Бог! Поль тоже надеется. Он ведь у меня детей клепает… Извините, я хотела сказать, его жена родит каждые полтора года. У них одиннадцать душ детей, и всех кормить надо. Вот он и пишет для меня стихозы, извините, я хотела сказать стихи – поздравления для новобрачных. Я даю ему имена и фамилии жениха и невесты, их родителей, а если есть какая смешная или пикантная подробность в их роду, то даю эту историю, и он клепает стихозы… извините, пишет стихи.

– Стихозы? – улыбнулась Мария. – А кто первый их так назвал?

– Да он сам же и назвал. Потом каллиграф, его дружок из мэрии, красиво переписывает на специальном листе с розочками и с голубями, а после венчания или после мэрии, когда все приходят сюда, Поль зачитывает стихозу… извините, стих, и я даю молодым этот лист. Всем очень нравится, и Поль неплохо подрабатывает. Потом свадьба остается внизу, а молодые поднимаются наверх, в ваш номер.

– Все расписано по ролям, как в театре! – засмеялась Мария.

– Ну а как же! – просияла в ответ ей Мари. – Свадьба должна запомниться молодым. Всем хочется радости и счастья, а того и другого не так уж много на белом свете.

– Что правда, то правда, – подтвердила Мария. – Как сказал французский композитор Сен-Санс: «Не пришлось бы вам впоследствии горько сожалеть о времени, безвозвратно утраченном для веселья».

– Так и сказал? Какой молодец! Я это запомню и вставлю в свою речь на свадьбах. Честно говоря, эта затея с королевской кроватью дает мне больше, чем гостиница и ресторан вместе взятые.

– Мари, мы позавтракаем и поедем.

– Да-да, конечно. Круассаны, кофе, джем? Все как обычно?

– Как обычно.

Так и окончилось их чудесное пребывание в чудесном городке Труа. Хозяйка гостиницы Мари даже всплакнула, когда ее гости отъезжали на своем шикарном авто.

– Хороший городок, славные люди, – задумчиво сказала Мария при выезде из Труа на трассу до Марселя. Сняв с руля правую руку, она троекратно перекрестилась чему-то своему, тайному.

Долго ехали молча.

– Должны успеть на корабль, – наконец произнес Павел, который мысленно уже был у себя дома в Америке.

– Успеем, не беспокойся, – угадав его состояние, холодно ответила Мария. – У нас до отплытия девять часов. Я поднажму?

– Поднажми, но в рамках разумного.

– Угу. В рамках разумного…

С двадцатиминутным перерывом на легкий обед в одном из придорожных бистро, за Лионом, дорога от Труа до Марселя заняла восемь часов. На территорию марсельского порта они въехали за сорок пять минут до отплытия. Трапы еще не убирали, но работяга-буксир уже прилаживался к белому многопалубному гиганту, чтобы тащить его из бухты в открытое море.

Павел взошел на борт последним из пассажиров. Убрали трапы. Подняли якоря. Мягко подергивая тросы, буксир пытался стронуть корабль с места. Наконец он плавно сдвинул похожий на айсберг белоснежный лайнер, ярко расцвеченный огнями, и потянул его на чистую воду…