Чжан Сянлян - Мимоза

— Дверь запер? — спросила она, забирая ключ.

— Да,

Я принялся орудовать мотыгой. Женщина рядом запела.

— Эй, ты...— последовало непотребное, но такое красочное словцо, что все рассмеялись.

Чего это она так разъярилась? Она стояла ко мне спиной, и я видел только две смоляные косы и цветастую ватную кофту в темных заплатах.

Смешанный с землей навоз шел здесь на удобрение. Мы должны были разбивать мерзлые комья, а потом вывозить навоз на поля и укладывать там в кучи до весны. После своих блинов я работал как зверь и скоро накидал им здоровенную гору.

— Не так быстро, дурачо-о-ок!

Она так трогательно протянула это «дурачок», что я не мог не улыбнуться. Работала она сосредоточенно, не поднимая головы, и я никак не мог встретиться с ней взглядом.

— Сначала надо залить просо водой, потом варить...

— Сверху — наструганную морковку...

— Нет, морковь надо резать кубиками.

— С морковью не так вкусно, как со свеклой...

После недавней перепалки женщины легко перешли к кулинарной теме. Она глянула на них и крикнула:

— А по мне, ломтик персика лучше ведра гнилых груш! Да и вообще я бы ела только рис!

— Ну, где нам с тобой тягаться, с твоим рестораном «Америка»!

— Брось болтать! Я знаю, как приготовить просо, чтобы было похоже на рис.

— А ты приготовь для нас на пробу!

— «На пробу»? А ты не хочешь «на пробу» провести ночь на чужой лежанке? — И она рассмеялась. Смех ее был необыкновенно радостный и звонкий.

Опять завязалась шутливая перепалка.

И тут появился Хай Сиси. Пощелкивая кнутом, погоняя свою костлявую троицу, он прямо и недвижно восседал на передке повозки.

— Что, недоносок, уж не кончать ли надумал? — Лопата на секунду замерла в руках бригадира. Я заметил, что он наработал больше, чем другие местные.

Хай Сиси быстро слез с телеги и остановил лошадей.

— Лошади притомились, бригадир.

— «Притомились»! А может, ты, свинья, разленился?! — Бригадир прищурился. Он словно рос на глазах, а дюжий возница как-то сник, сделался ниже ростом. Мне стало жаль его. Очень уж он выглядел растерянным.

— Я еще с тобой поквитаюсь, слышишь, недоносок!

Возница совсем съежился. Даже я так не растерялся, когда у конюшни столкнулся с бригадиром.

— Распрягай к чертовой матери свою колесницу и бери мотыгу! Не уйдешь, пока не нарубишь два кубометра навоза! А не то я твою клячу!..

Угроза бригадира развеселила всех, даже Хай Сиси осмелился улыбнуться. Я мог быть доволен: меня бригадир все-таки бранил не так сурово.

Хай Сиси поставил лошадей на конюшню и появился уже с мотыгой.

— Откуда начинать, бригадир? — Он смиренно ждал приказа.

— Отсюда.— Тот показал прямо перед собой. Голос звучал утомленно.— Никак не слажу с этой смерзшейся глыбой.

Хай Сиси поплевал на руки.

— Дайте-ка мне,— решительно сказал он,

Вскоре они дружно работали бок о бок, согласно вскидывая один — лопату, а другой — мотыгу.

— Бес тебя задери! — вдруг выругалась женщина. Я так и не понял, к кому она обращается.

Я сосредоточенно разбивал смерзшиеся комья навоза, время от времени помогал женщине, если у нее не хватало сил, так что ей оставалось только сдвинуть в сторону мелкое навозное крошево.

Потом она оперлась грудью на черенок лопаты и мягким голосом запела:

Песня народная, как и та, что пел возница днем раньше, я никогда ее не слышал. Женщина, сразу видно, не училась петь. Нас окружали навозные кучи, но я чувствовал себя как в горах, под лазурным небом; передо мной раскинулся бескрайний окоем. Грустно, что сама она, кажется, и не догадывалась, какую радость доставляло мне ее пение; пела небрежно и, как возница вчера, не знала цену своей песне.

За день мы с ней перелопатили гору навоза. Все осмотрев, бригадир остался нами вполне доволен.

— Кончай! — крикнул он.

Все потянулись по домам. Я вежливо обратился к женщине:

— Спасибо! Давайте помогу, отнесу мотыгу.

Она отставила лопату, с которой счищала остатки навоза, и глянула на меня, изумленная непривычной здесь вежливостью, а потом грубо бросила:

— Поможешь? Да ты глянь на себя — ну вылитая обезьяна, тощая, с серой рожей.

Наши все были в восхищении от преобразившегося «дома», Начальник поставил свой тазик на печку и уверял всех, что вода в ней достаточно уже нагрелась, чтобы умыться.