Илья Крупник - Струна [сборник]

Я открыл решетчатые ворота и оказался в огромном… детскомпарке. Да! Именно! Парк был для детей. Всюду окруженные деревьями, яркие оранжевые, желтые высоченные сооружения с лестницами, куда взбираются дети на верхушки и оттуда съезжают по наклонной на фанерных дощечках вниз, и карусели, и песочницы, круглые как всюду, но не простые, сверху яркие крыши на четырех столбах от дождя и пр., пр. Будто ты в большом городе, в центре, в парке для детей. Для любого возраста. И вон, конечно, белое здание Дворца пионеров.

Я иду туда поискать директора. А он сам шел мне навстречу.

Крохотного роста, голубоглазый, беззубый человек – вежливо улыбнулся мне, – в синем кителе, под которым рубашка с галстуком, сползающие синие брюки, а на голове огромная, тоже синяя кепка.

Походка была у него почти как у Чарли Чаплина.

– Генрих Адольфович Карчевский, – представился он. – Тоже москвич, здесь с 38-го года.

Голубые глаза у него совсем детские. Он стянул кепку, помахал ею – от жары. Светлые поредевшие пряди были у него зачесаны с затылка на лоб, и там образовался лихой чуб.

Он шел встречать не меня, он торопился – «простите, знаете, много дел».

Я смотрел ему вслед.

Как узнал я потом у его жены, я зашел в библиотеку, его жена, оказывается, библиотекарь и зав. читальней Кира Сергеевна:

– Чего бы достиг Генрих Адольфович, если бы он не работал всю жизнь с детьми, такой он энтузиаст, дети его любят. И сама я, школьницей, бывшая активистка его из Дворца пионеров в Москве.

Здесь я с 46-го, приехала к родителям, когда вышли они из лагеря, я их и хоронила.

(Такая она искренняя, интеллигентная молодая женщина, красивая, вернее, не то что даже красивая, а очень милая. У них с мужем дочь 17 лет, десятиклассница. Я тоже ее видел потом. Хорошенькая и своенравная, хочет стать режиссером, поехать в Ленинград учиться.

Мне показалось, что она страдает, что отец у нее чудак, и не понимает она мать, ее бывшего идеализма и странной ее доброты.)

– А какие у нас здесь были учителя, – вспоминает Кира Сергеевна, – какой театр, какие интереснейшие были люди. Потом все, когда стало можно, уехали, конечно.

Нет, хорошо работать на одном месте. Но… Для Генриха Адольфовича нет ничего важнее созданного им парка и детей. Важно быть на одном месте. А мне иногда хочется тоже уехать. Куда-нибудь. Навсегда. Но я теперь тоже никуда уже не уеду… Нет, не в большой город, в маленький, в большом уже не смогу жить…

Приехала Эля Добрида, сотрудник Юлия, и я превращаюсь в Некосуева.

Эля выпорхнула из автобуса в легком цветастом платье, в босоножках, словно не в архивах трудиться, а на дачную вольную жизнь.

Но это мимолетное было впечатление. Знакомясь, понял: умный, серьезный она человек, да еще кандидат наук, а «дачный» независимый вид от неуверенности скорее – кто встретит, и… от застенчивости, что понятно не стало сразу.

До этого удалось оформить вертолет для партии Юлия. Сперва, конечно, вылупили на меня глаза, никакой экспедиции – такого и в голову не приходило. Но авторитет Союза писателей (показал командировку) был на недосягаемой высоте.

Теперь, когда выполнил «невозможное» и когда погружу их в вертолет, могу отправляться сам по себе по Печоре, по поселкам и деревням печорским. Впереди у меня еще месяц. Сам Юлий с остальными ребятами плывет где-то на плотах и должен присоединиться к нам здесь.

От Гишки получил несколько дней назад большое подробное письмо. Такой родной кутя. Острит: «Может быть, моделирование жизни у тебя и получается, но ты ведь зовешься Витей Некосуевым, и как самый молодой, то прежде всего бегаешь, наверно, для всех за водкой?» В общем, порадовал меня ребенок.

Десять дней я уже в Ухте. И пока нет Юлия со товарищами, наша с Элей задача подготовить необходимые для общей работы данные из фондов здешнего института (углубляться какие данные, не буду).

В фондах прохладно (в подвале), а в городе жара. Когда бываю в городе, живу, как всегда: хожу в гости, раскланиваюсь на улицах с многочисленными уже знакомыми, город ведь небольшой.

А в институте сегодня наскочил на меня местный профессор Цзю:

– Василий Дмитриевич? Простите, я ошибся (спутал меня с ленинградским авторитетом в геологии Наливкиным). А-а. Да вы из ВНИГНИ, – и почтительно продолжал со мной беседовать о Вуктыльской структуре.

Витя Некосуев благожелательно и всепонимающе кивал. Слава богу, он был из тех людей, которые сами говорят и сами себя слушают. На прощание он с признательностью пожал мне руку.