Том - Когда я был настоящим

- История, - сказал один. – Они смертельные, эти осколки. Смотри: пропеллер, втулка.

- Мусор, - сказал другой. – Балласт. Эти кусочки, тут все повторяется[3]. Настоящее событие ему и обсуждать-то нельзя.

Их голоса снова угасли вместе с картиной крушения, и я обнаружил, что, будучи в полном сознании, неотрывно смотрю на сделанную Роджером модель первого происшествия со стрельбой. Модель спустили с журнального столика на ковер, на котором я, как выяснилось, лежал, так что она оказалась вровень с моей головой; только ее вертикальная плоскость была для меня горизонтальной, и наоборот. Прямо перед глазами у меня был участок дороги, где стояли двое стрелявших, место, где трещины расходились, образуя похожий на соты узор из повторяющихся шестиугольников. Этот узор в модели Роджера воспроизведен не был, но я его ясно помнил. По мере того, как отпечаток шестиугольников делался в моем сознании отчетливее, то же происходило и с моим воспоминанием о том моменте, том конкретном моменте, когда мы с двумя темнокожими стояли там перед самым началом реконструкции; когда я подвел их к месту и велел им стрелять оттуда. Я велел им остановиться там, продолжать стрелять, но дальше не продвигаться. Тот, что повыше, с сильным вест-индским акцентом, сказал мне: «Вы начальник», а потом я спросил Наза, удалось ли ему выторговать для нас дополнительное время. Теперь, когда я лежал на полу рядом с моделью Роджера, вспоминая данный момент инструктажа, момент этот приобрел глубокую значимость.

Я сел, дотянулся до телефона и позвонил Назу.

- Вы уже к нам вернулись? – спросил он.

- Я хотел бы организовать еще одну реконструкцию.

- Не знал, что был еще один случай стрельбы.

- Я хотел бы, - объяснил я, - устроить реконструкцию момента непосредственно перед началом реконструкции первого случая, когда мы, я с ними, стояли на дороге, и я говорил им, где встать. Я хочу устроить реконструкцию этого момента.

Наступила пауза; та штука в глубине его глаз пожужжала, потом он сказал:

- Превосходно. Место то же?

- Возможно, - сказал я ему. - Над этим я еще подумаю.

- Прекрасно. Свяжусь с теми двумя реконструкторами, получим...

- Нет! Тех же самых не надо. Для реконструкции их ролей нам нужны другие люди.

- Вы правы, - сказал Наз. – Абсолютно правы. Я должен был сам сообразить. Сейчас же этим займусь.

Через час он мне перезвонил.

- Я нашел двоих. И людей на роли дублеров. Их тоже надо реконструировать.

- Господи! Ну конечно! Мне же понадобятся новые реконструкторы, чтобы реконструировать стояние на заднем плане. Ведь и там тех же людей задействовать нельзя.

- И еще, - продолжал Наз. – Я дал указание нашим сотрудникам не говорить никому, зачем эту сцену, которую они будут реконструировать, нужно прогонять. Так будет сложнее, интереснее.

- Да, и тут вы правы. Действительно.

Повесив трубку, я понял, что Наз меняется. Он всегда целиком отдавал себя моим проектам, с того самого первого дня, когда я познакомился с ним в «Проект-кафе»; однако тогда его отдача была чисто профессиональной. Теперь же к его встроенному организаторскому таланту примешивалось нечто новое: своего рода сдержанное рвение, тихая страсть. Он защищиал мои труды с яростью приглушенной, но непоколебимой. Как-то днем, или утром, а может, вечером, зависнув над границей транса, я слышал, как он спорит с доктором Тревельяном.

- Эти реконструкции необходимо прекратить, - говорил Тревельян, понизив голос.

- Исключено, - тем же тоном отвечал ему Наз.

- Но от них его состояние явно ухудшается! – повысив голос, настаивал Тревельян.

- Все равно исключено, - голос Наза звучал все так же ровно, спокойно. – К тому же это вне сферы вашей компетенции.

- Лечить его - вне сферы моей компетенции? – голос Тревельяна превратился в рычание.

- Указывать ему, что делать и чего не делать, - Наз был спокоен как всегда. – Это решает он. Вас, как и меня, наняли, чтобы обеспечить ему возможность продолжать осуществлять свои проекты.

- Как он их сможет продолжать, если умрет! – снова прорычал Тревельян.

- Есть такая опасность? – спросил Наз.

Тревельян ничего не сказал, но через несколько секунд я услышал, как он фыркнул и швырнул в чемоданчик какой-то инструмент.

- Ждем вас завтра в это же время, - сказал Наз.

Тогда я, несмотря на состояние, в котором пребывал, понял, что Наз полностью включился в игру. Не просто включился – вовлечен во всю эту игру в той же степени, что и я, хотя и по совершенно иным причинам. Более полно я это осознал двумя днями позже, во время просветления. Наз сидел со мной у меня в гостиной, занимаясь организацией реконструкции того момента в ходе реконструкции стрельбы - того момента, когда я говорил тем двоим, где им стоять. Он дорабатывал детали: кому что делать, когда, какую долю информации сообщить разным участникам, где стоять настоящим дублерам, раз их первоначальные позиции будут заняты реконструкторами-дублерами, и так далее. Перед ним на журнальном столике были разложены все эти записи, списки и диаграммы, но последние пять минут он на них совершенно не смотрел. Он просто неотрывно смотрел перед собой, в пространство. Вид у него был странный, какой-то пьяный; на миг мне показалось, что это он вот-вот соскочит в транс.