Дмитрий Григорьев - Господин Ветер

— Мы до ближайшей поселка, — сказали ему. — Это еще километров сорок. Там будем наших ждать. Можешь с нами переночевать.

— Нет, я дальше пойду. Даже не знаю, чем вас отблагодарить. Он посмотрел на гитару.

«Swing low, sweet chariot» — всплыл вдруг в голове голос Эрика Клэптона. Это их не обидит. Может они сами ее поют.

— Разве что песни спеть, — продолжил Крис.

— Ты музыкант?

— Вроде того.

Ему протянули гитару. Как он и ожидал, песня была знакома пассажирам. Подпевать стали сразу, совершенно не комплексуя, в полный голос. Да и голоса были нормальные, никто не фальшивил. Мало того, один из них достал барабан и принялся отстукивать ритм. И лишь в этот момент, Крис, наконец, перестал ощущать дисгармонию в «ауре» христианского автобуса. Во время песни все казалось ему естественным.

Некоторое время Крис сидел на поляне, прикрывшись полиэтиленовым плащом, подаренным христианами. Но он не защищал от холода и влаги, пропитавших воздух. Никакая одежда не могла спасти от них, а костер развести было не из чего и нечем. Криса знобило. Не хватало еще заболеть. «В Москву, в Москву, скорей в Москву!» — Это он повторял про себя весь день, с того момента как расстался с христианами. Стоп был плохим — короткие переезды и часовые «медитации» на мокрой трассе. «Появляется запара, желание, и начинаются обломы. Это одна из благородных истин. Учись, суфий. Это еще простенькое испытание…»

«Но противное…» — ответил Крис сам себе, и дожевав кукурузные хлопья, поплелся по ночной трассе. Единственным, что могло хоть немного согреть, было движение.

Стопить под фонарем, возле пункта ГАИ, за которым его высадил последний драйвер, Крис не стал: без паспорта с ментами лучше не связываться. И он шел по темной трассе — полузавернутая в полиэтилен фигура, изменяющая свои очертания при малейшем порыве ветра. Капли воды на плаще являлись своеобразным катафотом, свет дальних фар преломлялся и отражался самым причудливым образом. Но если какая из машин и притормаживала, то лишь для того, чтобы не сбить Криса. Сажать никто не собирался.

«В такую погоду идти по трассе все же лучше, чем сидеть, околевая от холода, — успокаивал себя Крис. — Вот я уже и согрелся, а скоро вообще высохну». Однако прошел час, а Крису высохнуть так и не удалось: наступило некоторое динамическое равновесие — одежда не высыхала и не намокала, она была слегка влажной, но не холодной… Крис уже ни на что не надеялся, ничего не воспринимал — он шевелил ногами, махал рукой и плыл в безумном потоке: свет фар за спиной, уменьшающаяся тень впереди на трассе, ветер и водяная пыль от пролетевшей мимо машины, красные габаритные огни — глаза темного лица в желтом светящемся ореоле… И затем снова: свет фар за спиной, уменьшающаяся тень Кристофера, водяная пыль и ветер…

Один из дальнобоев пролетел так близко, что ветер отбросил Криса на самый край обочины. И — пх-пх-пхэ. Фура, включив красные стоп-огни, остановилась.

Крис подбежал к машине. То ли от радости, то ли от быстрого бега, у него заложило уши — он не слышал ни звука двигателя, ни шелеста полиэтилена, ни даже собственных шагов. Впрочем, и видел он немного — лишь мелкие капли дождя, клубящиеся в свете фар, да длинный темный борт машины.

Крис принялся искать ручку, но водитель сам изнутри распахнул дверь. Две ступени наверх, и Кристофер оказался в совсем ином, теплом и сухом мире. Сразу вернулись и зрение и слух. Слабый зеленый свет приборной доски, красные лампочки, бахрома висящих под верхней полочкой вымпелочков — такая кабина, а ночью почти каждая кабина выглядела подобным образом, напоминала Крису о далеких временах, когда ему еще нравилась зима, и в дом под Новый Год отец приносил елку, ее украшали стеклянными шарами и лампочками, а затем гасили верхний свет и включали гирлянду. Детей укладывали спать, но гирлянду не выключали. Митя мог смотреть на елку бесконечно.