Дмитрий Григорьев - Господин Ветер

— Эй, Ымка.

— Ну.

— Что ты хочешь? Море тонуть хочешь? Мы теппе каяк дырявый татим, кит искать.

— Уф, достали. Телега.

В Окуловке между поездами появилась дыра в несколько часов и они, втроем, закупив пива, хлеба и сыра, отправились в лес. До самого леса добраться не удалось: по случаю весны, ручей отделяющий окраину деревни, поля от очередных полей, за которыми — настоящий лес, стал непроходимой рекой, и псевдопутешественникам пришлось остановиться под тремя березами возле огромной кучи свежесрезанного хвороста, тотчас ставшей для Кристофера мягким пружинистым креслом. Топлива для костра было предостаточно, и вскоре Крис ощутил тепло под ногами — он продолжать лежать горизонтально, и если бы мир поднялся вместе с ним, то огонь оказался бы именно под ногами Криса. Маленькое лето растущее снизу, подбрасывало в воздух искры, дышало белым дымом-паром, воздух дрожал и облака танцевали.

Вскоре Кристоферу пришлось-таки встать. Начали трапезу и ритуальное курение травы. У Остина всегда было наготове несколько забитых чистой травой (а чаще — бошками), без примеси табака, косяков. Они хранились в подсигаре, на котором был отштампован-отчеканен рыбак, удивительно похожий на Максима Горького, он тащил большую рыбу, удилище было изогнуто, тело напряжено, ветер трепал полы пиджака. Причем, как часто бывает у целомудренных советских художников, то ли подвернутая пола пиджака то ли конец удилища упирался в пах Максима Горького и напоминал вставший член. И вся картинка выглядела как сцена мастурбации Максима Горького на небо.

После второго косяка Федя медленно и как то вяло произнес.

— Странно, все зеленеет.

— Весна, однако, — сказал Остин.

— Чего-то ты нехорошо выглядишь, — сказал Крис, — стоит пропустить.

Федя пропустил. Через несколько мгновений Крис снова бросил на него взгляд. Тот молча продолжал стоять спиной к дереву — бледная гипсовая фигура.

— Эй. — Крис дернул Федю за руку.

— Я ничего не вижу, — еле слышно проговорил Флейта и начал медленно сползать на землю. Лицо из гипсового стало восковым, как у покойника.

— Федя!

Тот уже не отвечал.

— Федя, очнись! — Крис ударил его по щеке.

Никакой реакции. Остановившийся взгляд.

— Не нравится мне все это. — Кристофер схватил Федора за руку, пытаясь нащупать пульс. И тут почувствовал нечто зловещее и недоброе, растворенное в пространстве и сходящееся в Феде.

Остин покачал головой.

— Подожди, сейчас попробуем.

Он снял с шеи варган, поднес к губам, и жесткий звук поплыл между деревьями, постепенно превращаясь в нечто большее, чем просто звук, в сгусток древней силы разрывающей время и пространство: Крис всей кожей ощутил вибрацию, словно незримая струна появилась между Федором и Остином, она гудела от напряжения, перетаскивая Флейту с того света в этот.

Лицо Феди покрылось красными пятнами. И Кристофер, наконец, нашел пульс.

— Уф, — сказал он. — Жить будет. Неужели трава может так срубить?

— Не трава. Злой… — Остин сделал паузу, подбирая слово. — дух такой.

— Федя! — Крис принялся хлопать Флейту по щекам.

Тот постепенно пришел в себя.

— Никогда такого не случалось, — вяло произнес он, — я, правда, целую ночь не спал.

Воспоминание пролетело мгновенно, и Крис даже успел дослушать рассказ Свища.

— Ничего, так полежал, блин, потом зашевелился, сел. Потом говорит. — Свищ засмеялся. — Нет, тебя я этим вмазывать не буду.

— Это как в анекдоте, — сказала Галка, — про торчка и варщика. Знаете?

— Нее…

— Приходит торчок к варщику, говорит: «Свари мне что-нибудь такое: чтобы приход был ууух». «Какой-какой?» «Ну чтобы так вставило, чтобы просто…» — Галка, видимо, изобразила жестами какой должен быть приход и все рассмеялись. — «Ладно, — говорит варщик, — сделаем». Ну, сварил он, значит, какую-то супердурь, торчок вмазался. Лежит, закрыл глаза, действительно — уух. Ну, открывает, говорит: «Да, варщик, круто…» А тот в ответ: «А я не варщик, я — апостол Петр».

«Неужели нельзя о чем-нибудь другом. Написать на радиостанцию, чтобы изменили программу передач. Там торчки, здесь торчки. А о чем говорят музыканты? Дэгэ ведь спрашивал для книги. О торчалове тоже. О туфте всякой. Редко о музыке. Музыку слушать надо. Среди музыкантов людей нет, — Крис представил долговязую фигуру Вани Жука, тот гнал смешную телегу о музыкантах и одновременно с этим наигрывал на гитаре какой-то весьма замысловатый пассаж, — а вот музыканты встречаются».