Кейт Мортон - Забытый сад

Слава богу, у нее хватило денег, чтобы позволить себе перелет. Точнее, спасибо отцу, потому что ему она обязана больше, чем Богу. В белом чемодане, рядом с книгой волшебных сказок, щеткой для волос и детским платьицем, Нелл нашла перевязанное письмо от Хейма с фотографией и чеком. Не состояние — он не был богат, — но достаточно, чтобы изменить положение. В письме он говорил, что хочет оставить ей чуть больше, но чтобы остальные девочки не узнали. Он всю жизнь помогал им деньгами, но Нелл неизменно отказывалась от поддержки. А так она не сможет сказать «нет».

Затем отец извинился, написал, что надеется, когда-нибудь она простит его, хотя сам он так и не сумел себя простить. Возможно, ее обрадует, что он так и не справился со своей виной, которая сломала его. Он провел остаток жизни, жалея, что рассказал правду, а будь он посмелее, то жалел бы, что вообще оставил девочку у себя. Но жалеть об этом — значит желать жизни без Нелл, а ему легче нести груз вины, чем отказаться от дочери.

Фотографию Нелл уже видела прежде, хоть и недолго. Она была черно-белая — точнее, коричнево-белая, — сделанная десятки лет назад. Хеймиш, Лил и Нелл, до того как родились сестры и наполнили семью смехом, громкими голосами и девчачьим визгом. Один из тех студийных снимков, на которых сидящие внутри рамки выглядят немного испуганными, как будто их выдернули из настоящей жизни, уменьшили и посадили в кукольный дом, полный незнакомых предметов. Глядя на карточку, Нелл ничуть не сомневалась, что помнит, как ее снимали. У нее сохранилось немного детских воспоминаний, но Нелл отчетливо помнила, как ей сразу не понравилось, что ее привели в студию, помнила химический запах проявителя. Она отложила фотографию в сторону и снова взяла письмо отца.

Сколько бы Нелл его ни читала, она неизменно удивлялась выбору слов: его вина. Она полагала, отец считал себя виновным в том, что разрушил своим признанием ее жизнь, и все же слово заставляло беспокоиться. Сожаление, возможно, раскаяние, но вина? Странный выбор. Ведь как бы Нелл ни хотела, чтобы этого не произошло, каким бы невозможным ни полагала и дальше вести ту жизнь, о фальши которой узнала, она никогда не считала своих родителей виноватыми. В конце концов, они лишь поступили, как считали нужным, как и было нужно. Они подарили ей дом и любовь, которых она была лишена. То, что отец полагал себя виновным, воображал, будто Нелл может считать его таковым, тревожило. Но было уже слишком поздно спрашивать, что он имел в виду.

Мэриборо, Австралия, 1914 год

Нелл провела с ними уже четыре месяца, когда пришло письмо в портовую контору. Мужчина из Лондона разыскивал маленькую девочку четырех лет. Волосы рыжие. Глаза голубые. Девочка пропала месяцев семь назад, и у этого типа — Генри Мэнселла, согласно письму, — имелись основания думать, что она села на корабль, возможно пассажирский, идущий в Австралию. Мужчина искал ее от лица клиентов — родителей ребенка.

Хеймиш стоял у стола и чувствовал, как слабеют колени и обмякают мышцы. Миг, которого он страшился, неминуемость которого всегда предвидел, настал. Лил может верить во что угодно, но дети, особенно такие, как Нелл, не пропадают без вести. Он сел в кресло, сосредоточился на дыхании, глянул в окно. Хеймиш отчетливо почувствовал, что у него появился новый противник.

Он провел рукой по лицу, погладил шею. Черт, что же делать? Скоро на работу придут коллеги и увидят письмо. И хотя никто не в курсе, как он нашел Нелл одну-одинешеньку на пристани, это спасет их ненадолго. Слухи дойдут до городка, как всегда доходят, и кто-нибудь сумеет сложить два и два, поймет, что девочка, которая живет с Хеймишем и Лил на Куин-стрит и странно разговаривает, чертовски похожа на пропавшую маленькую англичанку.

Нет, нельзя, чтобы другие прочитали письмо. Хеймиш заметил, что руки его немного дрожат. Он аккуратно сложил письмо пополам, потом еще раз и положил в карман пиджака. Пусть пока побудет там.

Хеймиш сел. Ему стало легче. Нужно только выиграть время и место, чтобы подумать, понять, как убедить Лил, что пришло время вернуть Нелл родным. Планы переезда в Брисбен постепенно претворялись в жизнь. Лил сказала домовладельцу, что переезжает, начала паковать немногочисленные пожитки, обмолвилась в городке, что для Хейма в Брисбене откроются новые возможности, которые упустил бы только дурак.