Алексей Самойлов - ЯКнига

— Зачем тебя создали? — прошептала я.

— Душа одна. Тел много. Одна душа способна оживить тысячи тел. Мы с тобой — одно, но мы этого не знаем. Для того, чтобы вернуться к единому знанию, нас наградили разными телами. Так говорил Учитель.

— Тебя тоже зовут Безусловная Любовь? — догадалась я.

— Нас всех так зовут, — ответил бывший Фома.

Я оглянулась на Иисуса, который стоял в отдалении, сложив руки на груди.

— А его? Его зовут по-другому?

— Его зовут…

Имени я не расслышала, но оно было произнесено моим внутренним голосом. Тут же телесное отождествление вновь сместилось от зрячего человека-Анны к лежавшей на столе слепой Рукописи. Я почувствовала прикосновение руки к своей бумаге, к верхнему листку. Даже если бы я могла видеть — я бы не открыла глаз. Я усмехнулась про себя, внезапно осознав страстное желание многих живых Существ видеть. Зачем нужно зрение, когда мир и так ощущается слишком остро?

— Привет… — произнесла я.

— Здравствуй, — откликнулся источник внутреннего голоса.

— Я знаю, ты — мой Автор. Удивительно, как я могла это забыть. Книги — глупые Существа, они помнят лишь то, что им совсем не нужно.

— Каковы Авторы — таковы Книги, — ответил Автор.

— Нет. Я знаю, что ты — самый мудрый человек на свете. Это Типографы — глупые, когда заключают наши души в чужие тела. Но я постепенно умнею, ты можешь мною гордиться. Например, я знаю, что ты пишешь не Книгу, а Литературное Произведение.

— Каковы Книги — таковы Авторы, — улыбнулся голос.

Чувствуя приближение мыслительного ступора, я затараторила:

— Между прочим, ты — человек, и ты мне пару раз снился. Вот только имени твоего я не знаю… И Книги не способны узнать имена своих Авторов. И по поводу этого так называемого Слепого Проклятия у большинства Книг сложилось мнение, что Авторы — Идиоты, Типографы — Дьяволы, а Читатели — Боги. Представляешь, как бы ты смеялся, если бы об этом узнал?

Последние слова я уже договаривала, будучи в теле человека. Стоял жаркий летний день, и мы с Учителем неспешно прогуливались по фруктовому саду. От царящих в воздухе ароматов у меня кружилась голова, а пронзительные солнечные лучи заставляли слезиться непривыкшие к свету глаза. Почему-то мы были сегодня одни, и я спросила Учителя об этом.

— Если бы я узнал, что Иуда следит за нами, то на следующей нашей встрече я бы попросил его прочитать проповедь на тему «Зависть — не мирской грех, а душевное заблуждение».

— Удивительно, как они меня ещё терпят, — вздохнула я.

— Вот что хотел спросить, Анна…

— Ты — меня? — искренне удивилась я.

— Вот что хотел спросить. Иуда на днях мне признался, что приятель Матвея Павел заделался писцом. В том, что ученики записывают моё учение, нет, конечно, ничего святого, но я не против. Но Павел, вот ушлый человечище, уже тридцатый день, оказывается, пишет Книгослов про наши встречи и Божье учение. И что он там пишет — никому, римская собака, не показывает! Как ты думаешь, Анна, это справедливо, это по-божески — скрывать дело праведное от рабов Его?

— Ежели правду он пишет — то зачем ему скрывать от нас? — не поняла я.

— Ересь он пишет, а не правду! — воскликнул Учитель, а я подумала, что пора прекратить удивляться словам Иисуса, не то он решит, что я с ним первый день знакома.

— Почему же ересь?

— Хотя бы потому, что он не упоминает в своём Книгослове тебя!

— Да Бог со мной, — махнула я рукой. — Главное, чтобы тебя не опорочил.

— Матвей подсмотрел у Павла и рассказал Иуде, а тот нашептал мне. Вот послушай, что он пишет: «Разве вы не знаете, что тело ваше — храм Божий, и Дух Божий живет в нём? А если кто разрушит храм Божий, того покарает Бог, ибо храм Божий свят, и этот храм — вы». А теперь, Анна, вспомни, говорил ли я когда-нибудь что-нибудь подобное?

— Нет, ты не говорил. Наверно, Павел сам это придумал, — решила я.

— Именно! Идея того, что Бог может кого-то покарать — богохульство!

— А, может, Матвей что-то перепутал? Или Иуда? Может, там написано вместо «покарает», например, «простит»?

— Хотелось бы в это верить, — вздохнул Учитель.

— Что ты будешь делать со всем этим? — поинтересовалась я.

— Да ничего не буду. На всё воля Божья.

— То есть пусть пишет на здоровье?

— Анна, сестра моя, вспомни, пожалуйста, Громогласную проповедь. Она примирит тебя с любой возможной неправдой.

А я не помнила! Как я могла помнить то, что ещё не написано? Боясь оконфузиться перед Учителем, я подошла к ближайшей смоковнице и обняла её. Через много сотен лет люди срубят это дерево, сделают из него бумагу и будут записывать на ней то, что оно говорит мне прямо сейчас. И они захотят думать, что открывают новые истины, хотя на самом деле лишь повторяют старые заблуждения…