Андрей Рубанов - Готовься к войне

Дальше разбирайтесь без меня. А я пошел. Выйдем, Знайка. Покурим на лестнице…

— Нет, Герман, — произнесла госпожа Знаева. — Ты пока не уйдешь. И ты, Сергей, тоже. Мы очень вовремя сюда все пришли. Не случись такого неприятного повода — мы бы не собрались. Неужели вы не поняли, что всех нас собрал маленький мальчик?! Что это он, Виталик, сделал так, чтоб взрослые наконец сошлись и договорились?

Камилла разразилась рыданиями.

— Мама, — взмолился Знаев. — Давай закончим, а? Это жестоко.

— Жестоко? Ломать своему сыну жизнь — вот где жестокость. Не говори мне про жестокость, Сережа. Я тебя родила и воспитала. Я не знаю более жестокого человека, чем ты. Только ты, при всей твоей жестокости, очень добрый. Поэтому вся твоя жестокость направлена на себя самого. А внешняя жестокость, от других людей исходящая, — тебе как с гуся вода… Ты сейчас меня слушаешь, а сам думаешь, как бы тебе на часы поглядеть и понять, сколько ты времени потерял…

— Мне трудно, мама. Я не могу. Воевать и на работе, и дома. Глупо воевать с собственной женой.

— При чем здесь дом и жена? Ты воюешь сам с собой.

— Вот! — крикнула Камилла. — Вот оно, слово главное! Ему все — война! Он сделал меня вдовой! Он воюет на войне, которую сам себе придумал! Почему нельзя жить как все, мирно?

— Он очень гордый, — вздохнула госпожа Знаева. — Быть как все — ему неинтересно.

Что за туфли у нее, подумал Знаев. Старые, потрескавшиеся, каблуки сбиты. Подарить новые или деньгами дать — не возьмет. Еще и отругает. За всю жизнь ни копейки не взяла…

— И что мне делать? — устало спросила Камилла.

— Понять, — улыбнулась мама. — И привыкнуть.

— К такому нельзя привыкнуть! Как можно привыкнуть к человеку, которому интересно только с самим собой? Которого собственная жена — отвлекает? Который банком руководит, самосовершенствуется, спортом занимается, языки иностранные учит, книжку пишет…

— Книгу, — поправила мама.

— Что?

— Не «книжку», а «книгу».

— Боже мой, какая разница?

— Разница есть.

Камилла вскочила.

— Это издевательство! Надо мной! В моем же доме! Это разговор слепого с глухим!

— Вот именно, — мстительно вставил Знаев.

— Я бы, между прочим, — госпожа Знаева еще больше выпрямила и без того прямую спину, — таким мужем гордилась. Разносторонне развитый, обеспеченный, не пьет, не курит, спортсмен…

— Я б тоже гордилась, — всхлипнула бывшая банкирша. — Да что-то не получается. В его жизни мне нет места.

— Кто же в этом виноват?

— Никто, — отрезал банкир. — Давайте прекратим.

— Да, — поддержал его Жаров. — Прекратим. Но договориться надо.

— О чем?! — хором вскричали бывшие супруги Знаевы.

— О чем-нибудь. Прошел год, вы отдохнули друг от друга. Пора догадаться, что ваш разрыв повредил всем. Камилла — несчастна. Виталик — без отца. Я — за сестру переживаю. У Знайки вообще крыша поехала…

— Не понял, — сказал банкир.

— Все ты понял.

— А ты не груби нам, — резко велела сыну мама. — Я ведь тоже — Знаева. Я знаю, что ты думал. Ты думал, я пришла, чтоб на бывшую сноху наезжать. Воспитывать и так далее… Нет, сын. Твоя жена ни в чем не виновата. Я ее очень понимаю. Я не для того тебя растила, чтоб ты в лесу сидел, один, как сыч, и боялся лишний раз к людям выйти и их выслушать. Кем ты себя возомнил? Полубогом? Или тебе на все наплевать и ты думаешь только о том, как бы тебе на часы посмотреть? А? Угадала? Хочешь посмотреть на часы?

— Нет.

— Или, может быть, тебе снизойти до проблем собственной жены — западло? Я правильно сказала, Герман? Западло?

— Точняк, — хмыкнул Жаров. — Западло.

Мама ошиблась. Ее сын уже много лет мог обходиться без регулярных взглядов на циферблат, а наручный хронометр носил по привычке, из уважения к его функции. Самые главные часы тикали в голове банкира, они были очень точны; например, сейчас он доподлинно знал, что с момента ухода спасателей — когда проблема с ребенком благополучно разрешилась — и до момента произнесения матерью последней фразы прошло двадцать семь минут.

Госпожа Знаева нервно передвинула по столу свою чашку.

— Мне шестьдесят девять лет, сынок. Я столько чистоплюев и снобов за свою жизнь видела, сколько тебе и не снилось. Что ты сделал со своей жизнью? Со своей душой? Со своей женой? Ты только представь: в твоем собственном доме твой собственный сын едва до полусмерти не задохнулся! Пока его папа в лесу свежим воздухом дышал! Что, стыдно тебе? Запомни навсегда: человек один не может, это противоестественно. Робинзон Крузо, и тот попугайчика завел, чтоб с ума не сойти…