Андрей Рубанов - Готовься к войне

Банкир торопливо встал.

— Я сейчас приду, мужики, — бодро сказал он. — Алекс, купи парню мороженого.

Увидев его лицо, обе мамашки-толстушки замерли и не донесли до ртов ложечки со взбитыми сливками.

Отыскал туалет, закрылся в кабинке. Обхватил лицо ладонями. Заплакать не получилось. Когда хочешь плакать, но слезы не выходят — тяжело бывает, очень. Остается только злиться на себя и щурить невидящие глаза. Говорят, мужчины южных наций — испанцы, итальянцы — живут дольше своих северных собратьев именно оттого, что умеют плакать.

Знаев не умел.

Через час он подвез сына к дому, довел до лифта, попрощался, отправил наверх. Сам в квартиру не пошел. Не хотел видеть бывшую жену. Он ведь не для красного словца кричал тогда в лицо Солодюку, что никого не может видеть. Он искренне кричал. Интроверту нужно уединяться, ежедневно, каждый день, такова его природа. Когда супруга банкира — в бытность совместного проживания — возвращалась вечером из похода по магазинам, она начинала генерировать фразы и целые монологи, едва переступив порог. И очень обижалась, если вместо радости на лице мужа видела скрытое под вежливой маской неудовольствие. Обвиняла в равнодушии, употребляла слово «разлюбил». А он не разлюбил, он одиночкой родился. Всякое событие требует оценки; экстраверт, в попытке оценить, бежит к людям, советоваться — интроверт поступает ровно наоборот. Убегает. Чем больше событий, тем чаще приходится убегать. Что может поделать банкир, если событий очень много, если они переходят одно в другое?

Плакать не умел, да. Последний раз плакал в двадцать два года, когда об его собственную спину сломали его собственную гитару. Потом он всем говорил, что сломали об голову, — нет, на самом деле пожалели, по спине ударили. Пригрозили, что задушат струной, надавали пощечин. И даже тогда он не сразу заплакал. И не над обломками любимого инструмента, стоившего целое состояние. Он заплакал потом, через несколько дней. Не «Фендер» свой пожалел — себя пожалел.

Он мучился семь лет, пытаясь выпустить музыку из себя. Он считал, что она очень красивая. Ему было жалко, что никто, кроме него, не слышит этой музыки.

Оказалось, что она никому не нужна. Дешевые рестораны, пролетарские танцплощадки, самодовольные барыги, пьяные гопники — вот куда привел рокера Серегу его путь. Он бы выдержал, конечно. Если б верил в свою музыку. Но однажды он понял, что его музыка объективно слаба. Неоригинальна. Два неплохих мелодических хода, две интересные гармонии — все остальное уже было. У Генделя, у Мусоргского, у Соловьева-Седого, Пола Маккартни, Дэйва Гэхана. Сочинять ночами напролет, подыскивая единственно верные комбинации звуков, пробовать ритмы, темпы, тональности, жонглировать аранжировками, в конце концов родить что-то действительно стоящее и гордо расхаживать среди людей до тех пор, пока ухо случайно не выхватит из внешнего мира, из радиоприемника, из телевизора, из хрипящего динамика под козырьком уличного ларька точно такую же мелодию — что может быть горше?

За семь лет он сочинил две действительно оригинальные вещи. Не хуже, чем у Маккартни. По крайней мере, он так считал. Очень хотел сделать третью, но не смог. Винить некого. К отдельно взятому гитаристу прилетели ровно две мелодии. Как распорядиться столь скромным багажом? Записать альбомчик? Два хита, плюс десяток проходных поделок, вот вам диск, вот вам концертная программа, дальше можно найти прохиндея-продюсера и гастролировать по необъятной стране хоть до глубокой старости. И ждать, когда в голове заиграет что-то новенькое.

Отращивать патлы; колоть партаки; бухать; курить траву; вмазываться и нюхать; беспредельно драть прыщавых провинциальных поклонниц; все, что угодно, лишь бы опять зазвучала музыка, которую не слышит никто, кроме тебя.

Тогда, в девяностом году, над липким стаканом портвейна, он признался себе, что на такое не способен. И заплакал. Понял, что расколотившие его гитару «быки» в черной коже — любители блатных баллад на три аккорда — правы.

Если бы не они, он сам бы ее разбил.

Не доехав километр до поворота на «свою» дорогу, Знаев захотел пить и остановился возле магазина. Он проезжал мимо каждый день на протяжении нескольких лет и все время ждал, когда заваливающаяся набок избуха, выкрашенная в ядовито-салатовый цвет, в народе называемый «веселеньким», окончательно рухнет. Но заведение жило. И недавно даже обзавелось вывеской: «Принимаем платежи!» Какие именно платежи тут принимают, не уточнялось. Видимо, любые. Хоть какие-нибудь.