Альберто Моравиа - Зима больного

Она снова язвительно засмеялась:

— Нечего строить из себя жертву. Ешьте не ешьте, а синьорине Полли от этого лучше не будет. Что вам еще угодно?

— Ничего.

Дверь затворилась. Еще минуту Джироламо сидел в прежней позе, потом, не прикоснувшись к подносу с едой, снова свернулся калачиком под одеялом, лицом к окну. Мысли его путались, ему казалось, что он погиб. «Прогонят меня, — думал он. — Профессор выгонит меня вон». Хотя, по собственному мнению, он заслужил такое наказание, но от подобной перспективы совсем пал духом. Юноша знал, что его семейство во многом себе отказывает, чтобы содержать его в санатории, и с отчетливой ясностью, вызванной высокой температурой, воображал себе все, что произойдет, минута за минутой: отъезд из санатория, прибытие домой, слезы матери, упреки отца, все те ссоры, унизительные и болезненные, которые такое событие вызовет в семье вроде его семейства, и так весьма стесненного во всем, которому Джироламо по своей юношеской совестливости, но безо всяких действительных оснований считал себя обязанным бесконечной благодарностью.

Воображая себе все это, он пришел в такое возбуждение, как будто профессор уже сейчас принуждал его уехать. Джироламо заметался под одеялом, стал трясти головой. «Нет, нет, — думал он, не переставая метаться, — все что угодно, только не это». Хотя он сам себе в том не признавался, печальная перспектива быть изгнанным мучила его больше всего боязнью потерять уважение и любовь родителей; не усматривая разницы между ними и людьми в санатории, Джироламо был уверен, что они, едва узнают правду, запрезирают его, как все прочие, и с ужасом представлял себе, какая жизнь ждет его дома, больного и презираемого, постоянно вызывающего раздражение и досаду, почти без надежды на выздоровление и без всякой надежды на счастье. «Нет, только не это, — повторял он в страхе, — только не это».

От небывалой усталости ему вдруг захотелось уснуть, забыть обо всем, провалиться в черную пропасть сна; он погасил свет, и действительно, не прошло и пяти минут, как он уже крепко спал. Но тотчас же стал видеть какие-то путаные сны: будто он лежит, вытянувшись на железной кровати, в большой пустой комнате с голыми серыми стенами, посредине стоит стол из резного дерева, и на него облокотился еще не старый господин — отец Джироламо. Разговор у них спокойный, отец объясняет, что у него больше нет средств содержать сына в санатории; отец говорит без раздражения, без неприязни, с покорной улыбкой; Джироламо согласен с отцом, ведь ясно, что если денег больше нет, то невозможно продолжать лечение, но сам упорно думает, соображает, ищет выход, и вот, кажется, он нашел его: «Я женюсь на Полли», — восклицает он. Это предложение отец полностью одобряет, нужно только дать знать маленькой англичанке. Отец встает из-за стола и тащит кровать сына за дверь. Вот они в коридоре санатория, отец с трудам управляется с кроватью, у него нет сноровки Йозефа, и к тому же коридор полон белыми кроватями, их катят во все стороны сестры и братья милосердия. И еще путь замедляют бесконечные остановки перед магазинами, которые непонятным образом распахивают роскошные витрины тут же по обеим сторонам коридора. Магазины действительно роскошны: в глубоких, как пещеры, витринах, в хвастливо-ярком свете выставлены всякие редкости из золота и других драгоценных металлов, безделушки, платья, бронза, оружие. Все эти вещи привлекают взгляд Джироламо, он думает, что хорошо бы сделать будущей жене сюрприз, привезти ей полное приданое. Сказано — сделано: отец заходит в один из магазинов, недолго спустя выносит блестящий подвенечный наряд, белый и сверкающий, с длинным шлейфом из легкого, как туман, крепа; из другого магазина он возвращается с венком из флердоранжа, из третьего — с пакетами всевозможной одежды, все это складывается на кровать Джироламо; подвенечное платье со своими рюшками и шлейфом выделяется в темноте большим ослепительно-белым пятном; путешествие вдоль коридора продолжается. Наконец они добираются до лифта, который доставит их на нижний этаж, вот они уже в кабине, лифт спускается, но спуск этот кажется дольше обычного, а сопровождающее его жужжание электричества громче и настойчивее. Джироламо смотрит на подвенечное платье на спинке кровати, его гнетет нелепая тревога, он повторяет себе: «Нужно остановиться, нужно остановиться». Но спуск все продолжается, жужжание нарастает, от нарастания тембр его изменяется, превращается в протяжный вой… И тут картины сна распались, Джироламо проснулся.