Леонид Бежин - Чары. Избранная проза

Случайно заметил

С дядей Вовчиком водились многие мои одноклассники, собиравшиеся вокруг, когда он осенью жег костры из сухих листьев, запекал в золе картошку или летом, в разгар июня, поливал истомившийся, разомлевший от жары двор из резинового шланга. Но только меня одного дядя Вовчик выбрал в друзья и приблизил к себе настолько, что иногда вручал мне подрагивавший от напора воды и рвущийся из рук шланг, чтобы я окатывал холодными брызгами всех желающих и просящих: «Дядя Вовчик, облей, облей!» Или для меня первого выкатывал из золы испекшуюся картофелину, перебрасывая из руки в руку, разламывал пополам, очищал от обуглившейся шкурки и слегка присаливал крупной синеватой солью, хранившейся в спичечном коробке, после чего по такой же картофелине получал каждый: «Налетайте, архаровцы-бухаринцы!»

Мое особое — привилегированное — положение при дяде Вовчике объяснялось вовсе не тем, что дядя Вовчик меня любил, а тем, что он меня однажды случайно заметил, когда зимой я слонялся по двору, изгнанный с урока, обламывал намерзшие на водосточные трубы сосульки или выбеливал снежками кирпичные столбы ограды. Заметил и почему-то запомнил, а запомнив, уже из упрямства и вредности не желал забывать. Так, собственно, и началась наша дружба, с моей стороны отличавшаяся тем, что я-то любил дядю Вовчика и гордился своим положением приближенного. Оно, это положение, давало мне немалые выгоды и преимущества, возвышало над прочими учениками класса, которые не могли и мечтать о подобной дружбе, потому что при таком слабом зрении и памяти, какие были у дяди Вовчика, трудно вообразить, чтобы он заметил и запомнил еще кого-нибудь, кроме меня. К тому же дядя Вовчик, как было сказано, был привержен, выпивал, о чем свидетельствовала вечно катавшаяся по земляному полу дворницкой пустая четвертинка, и при этом память и зрение и вовсе ему отказывали.

Тут уж и мне приходилось изрядно побеспокоиться, потому что состояние рассеянной слепоты, отрешенной забывчивости и угрюмой сосредоточенности, овладевавшее им во время запоя, было наиболее опасным для моей репутации приближенного. Дядя Вовчик меня начисто забывал, и стоило мне появиться в дверях, он грозил заскорузлым пальцем с отбитым, сизым ногтем — и кричал сиплым голосом: «А ты, паршивец, что здесь делаешь?! Метлы воруешь?!» Если при этом находились свидетели из числа моих одноклассников, ревновавших ко мне дядю Вовчика и завидовавших нашей дружбе, мне стоило немалых стараний убедить их, что не следует удивляться подобной бесцеремонности, что так уж принято между закадычными друзьями — кричать и грозить пальцем, выражая тем самым особую любовь и расположение. Что же касается паршивца, то это всего лишь шутка, невинная шутка, которую лишь непосвященный способен понять в буквальном смысле. На самом же деле это дружеское обращение наделено не буквальным, а переносным смыслом, и посвященный знает, что паршивцем из суеверия называют особенно близкого, дорогого и любимого человека.

Пытаясь выбраться из трясины

В подтверждение своих слов я храбро переступал порог дворницкой и, подойдя к ржавой железной кровати с подушкой без наволочки, полосатым матрасом и проволочной сеткой, провисавшей под тяжестью лежавшего дяди Вовчика, и бочком подсаживался к нему. Подсаживался, на глазах у всех брал за руку, непринужденно обнимал его за шею и прижимался к небритой щеке. Дядя Вовчик оторопело вздрагивал, вскидывал руки, словно человек, оступившийся на скользком месте, и трясина железной кровати начинала под ним раскачиваться, поскрипывая ржавыми пружинами и шелестя проволочными кольцами. «Малый, ты чего?» — спрашивал он испуганным шепотом, пытаясь выбраться из трясины. «Ничего, дядя. Я так…» — шептал я в ответ, и его лицо осеняла некая догадка, он понимающе кивал и, не в силах справиться с опасливо-блаженной улыбкой, застенчиво кашлял в кулак и бормотал себе под нос что-то бессвязное.

Моим одноклассникам, ревниво следившим за этой сценой, оставалось лишь разочарованно вздохнуть и удалиться, признавая тем самым свое поражение. Я же садился поглубже на железную кровать рядом с дядей Вовчиком, слушал его бессвязное бормотание, смотрел на пустую четвертинку, катавшуюся по земляному полу, и не чувствовал себя победителем. Победителем, счастливым от сознания своей победы, я не чувствовал себя ни на грош. Напротив, мне было обидно, что дядя Вовчик меня не узнал, спьяну обозвал паршивцем и погрозил пальцем, словно воришке, крадущему метлы. Эдакий шкодливый воришка — собирался сгрести их в охапку, вынести из дворницкой и продать за углом! Шкодливый и юркий, с бегающими глазками и оттопыривающимися карманами, набитыми всякой всячиной, в том числе и кусочками карбида, который можно на уроке бросить в чернильницу, и она вспенится, зашипит, издавая противный, тошнотворный запах!