Рассел Хобан - Амариллис день и ночь

– И я. Но, по-моему, Ленор никто не знал настолько хорошо, чтобы дать ей то, что ей было нужно.

– И что бы это могло быть? Есть гипотезы?

Амариллис покачала головой. Мы взглянули друг на друга и опустили глаза, выпили и отодвинулись бочком от этой скользкой темы.

Амариллис посмотрела на часы.

– Я иду в театр «Ангелочек» на «Спящую красавицу», – сообщила она. – Взяла два билета – на всякий случай. Хочешь со мной?

– Конечно. Спектакль, кажется, в нашем духе.

– Занятная сказка, – улыбнулась Амариллис. – Я о ней столько думала… Пыталась представить, что же видела принцесса во сне все эти годы. Может, ей снилось, что она и дальше живет как ни в чем не бывало? А ведь даже мухи в том замке погрузились в сон, и высоченная терновая изгородь разрослась и отгородила его от всего мира. В детстве я так и не посмотрела ни одного спектакля по этой сказке. Хочу наверстать.

Мы допили и двинулись на «Саут-Кенсингтон». Поезд Пиккадилли-лайн громыхал и бубнил себе под нос, пока в Найтсбридже не вошла тоненькая девушка с длинными темными волосами и аккордеоном. Она была в джинсах и футболке с надписью: «О Галуппи, Балътазаро…»

– Что скажешь? – спросил я Амариллис.

– Думаю, она ждет, пока появится кто-то подходящий и закончит цитату. Как по-твоему, что она сыграет?

– Скарлатти, наверно. А может, Солера. [106]

Вагон был почти пустой; девушка уселась на свободное место между дверьми, расчехлила инструмент, раскрыла рот и запела что-то из «Plaisirs d'amour», [107] аккомпанируя себе на аккордеоне. Тени и огни фонарей мелькали в ее кисло-сладком голосе. Все в вагоне умолкли и стали слушать. Мы огляделись – не появится ли сборщик денег, но никого больше не было. Девушка допела, проиграла последний куплет еще раз без слов, закрыла инструмент, улыбнулась и сошла на «Гайд-Парк-Корнер».

Театр «Ангелочек» рассчитан на сотню зрителей, и свободных мест оставалось раз-два и обчелся. Зал заполняли чистенькие, аккуратненькие дети при нескольких взрослых, очевидно, сопровождавших и своих, и чужих отпрысков за компанию. Представление еще не началось, но сцена была на виду: король и королева восседали в тронном зале. Слева высилась башня – все три этажа просматривались в разрезе насквозь, как интерьер кукольного домика.

Появились кукловоды и под гром аплодисментов заняли свои места на мостике. Перегородка доходила им только до пояса, так что руки и лица были отчетливо видны. Аккомпаниаторша села за спинет.

Как только огни в зале погасли и действие началось, Амариллис тотчас же влезла в шкуру марионеток. [109]

– Чьи-то руки там, наверху, дергают их за веревочки, – зашептала она мне на ухо. – Чьи-то рты там, наверху, произносят их реплики. Какая ужасная жизнь!

– Они же не живые, Амариллис! – шепнул я в ответ. – Просто деревянные куклы.

– Я понимаю, но ведь они же – сама сказка! В них она оживает. А между представлениями они висят на крючках в темноте, безмолвные, бездвижные. Тебе бы понравилось?!

– Не особенно, – согласился я, и мы стали смотреть, что будет дальше.

Сказка между тем продолжалась своим неспешным чередом. Публика подобралась внимательная и отзывчивая; все дружно рассмеялись, когда в королевскую ванную прискакала лягушка и сообщила, что наконец-то, после стольких бездетных лет, у королевы будет ребеночек. И вот принцесса родилась, и на праздничный пир пригласили всех фей королевства – всех, кроме одной, потому что для нее в королевском хозяйстве не хватило серебряной тарелки.

Приглашенные феи выглядели совсем несолидно – какие-то крохотульки в прозрачных светленьких платьицах. Зато колдунья, которой не хватило тарелки, сразу внушала уважение: ростом втрое выше своих товарок, она блистала красно-фиолетовым нарядом, а на макушке у нее торчали витые рога, целых три штуки.

Обнаружив, что ей не отвели места за столом, трехрогая фея рассвирепела не на шутку и предрекла, что в пятнадцатый свой день рождения принцесса уколет пальчик веретеном и умрет. Но остальным феям с грехом пополам удалось смягчить приговор: принцесса не умрет, а только погрузится в беспробудный сон на сто лет, и вместе с нею уснут все обитатели замка – все-все, даже мухи.

Когда на выручку принцессе явился по стопам многих неудачников прекрасный принц, навстречу ему выскочил лесной дух, эдакий зеленый сатир, и попытался сбить его с толку. Сначала сам прикинулся принцессой, а когда номер не прошел, принялся доказывать принцу, что тот просто-напросто спит. «Нет, не сплю!» – возразил принц. «Нет, спишь, – стоял на своем лесной дух. – Тебе просто снится, что ты не спишь». Рогатый, козлоногий и длиннохвостый, лесной дух хоть и звался лесным, но держался вполне по-городски и не скрывал, какое удовольствие доставляет ему эта перепалка. Красные глаза его горели огнем, и была в нем какая-то потайная тьма совсем не из детской пьесы; в общем, он один здесь казался настоящей личностью, не в пример другим марионеткам.