– Был бы жив старик, он бы мне умереть не дал…
Велика была вера его в моего отца, если даже собственной смертью он ее не нарушил.
Завидная участь врача!..
Бабушка Даша, воспитавшая сирот учителя Покровского, старуха живая, шустрая. В нашем городе любят это слово. И кондукторы в автобусе покрикивают:
– Пошустрей, товарищи! Пошустрей!
Бабушка Даша – существо сказочное. В белом платочке, из-под которого смотрят веселые карие глаза. И хотя ей под восемьдесят, своих зубов полон еще рот. Правда, частокол их кое-где проломан, но все же свой частокол.
Живет бабушка Даша в Спасском, возле пионерского лагеря, разместившегося в бывшем имении. В постройке с белеными стенами и свежестругаными полами. В углу большая икона в резном окладе. Николай Угодник со своим строгим лицом и как бы предупреждающе сложенными перстами. И лампадка перед иконой. Впрочем, это не мешает бабушке Даше озорно ругнуться в разговоре – божьего гнева она не слишком боится…
Эта икона, резные фасонные часы на стене – подарок приемного сына Покровского, Ивана-грызунка, да старый календарный листок с Калининым – вот все украшение ее комнаты.
Грызунками называет она детей, которые уже выросли из сосунков.
Муж бабушки Даши был речником, ходил рулевым на катере. Своих детей у них не было. Зато приемный звал его папкой. Наварят в самоваре яиц, сядут завтракать. «Почему папке три яйца, а мне два?» – «На тебе все пять!» Ему тогда стыдно станет, уйдет голодным… Так и воспитали, хороший вырос!.. Только живет теперь далеко…
Бабушка Даша предлагает нам козьего молока. Коза Дымка – вот и вся ее живность. Коза да пенсия сорок пять рублей. Но ей хватает, еще других выручать приходится – кому трояк, кому пятерочку…
Родом она из Константинова. Дед и отец были там церковными сторожами.
– Двух священников похоронила, – говорит она. – Священник отца уважал, в гости к нам заходил. Говорит – «помрешь, мы тебя на головах понесем…». Там и лежат оба, в оградке…
– Мы из Константинова сюда в Спасское в школу ездили, – говорит она. – Лодка мысастая, нас набьют полно – и везут. И в дождь, и в бурю, и в половодье. А зимой по льду ходили. Школа была трехклассная. У нас в Константинове помещик был Ериксон, Роберт Несторович, а в Спасском граф Орлов-Давыдов, старенький старичок… В церкви, как херувимы запоют, ему стул ставили. Он слушает и губами жует. Все что-то жует, жует. Старенький… А девушек красивых любил! Любил, чтобы они нагишом перед ним раздевались… Он им за это по пять рублей давал…
И не договорила – покатилась в смехе, показав неровный частокол крепких зубов.
– А княгиня Левина – его племянница, – говорит она, отсмеявшись. – Он ей дом в парке подарил, а как помер – и Спасское отказал в завещании. У княгини была дочь Машенька и два сына. Они, князья, с парнями нашими в футбол играли. А князь Петр к Варе сватался. К нашей, константиновской… Она и сейчас жива, Варвара Васильевна… В Москве живет…
Вот она, живая история! И князья, сватавшиеся к деревенским девушкам, и стриптиз старичка графа, и выросшие, окрепшие «грызунки», дети Покровского, – из девяти теперь живы шестеро. С фотографии, бережно хранимой бабушкой Дашей в конверте на шкафу, смотрит бравый матрос-рулевой, муж бабушки Даши, Иван Никитич, утонувший молодым в Оке под Коломной.
Любопытно бы повидать Варвару Васильевну. Не ради нее ли приезжал в Москву из Англии князь Петр Ливен, бывший Петрик. Немолодой господин вновь посетил места, где когда-то рос, играл в новую, еще едва известную в России игру – футбол – и любил крестьянскую девушку Варю…
В одном из рассказов Мопассана меня остановила фраза: «Гранвиль, где все женщины красивы». Эта фраза остановила мое внимание, потому в Гранвиле мне довелось побывать. Это небольшой нормандский городок на севере Франции, поражающий сочетанием суровых и нежных красок. Суровы крепостные стены и башни, и нежен розовый тающий туман над Ла-Маншем. Суровы гористые улицы, и нежен шелест воды по песку в часы отлива. Море уходит здесь далеко, обнажая твердое песчаное дно, разбросав по нему причудливые раковины и водоросли. Потом оно возвращается, и час его возвращения предопределен. Существует расписание приливов и отливов – четкое, как расписание прибытия и ухода поездов. Я вспоминала наш отель на берегу, шелест уходящего моря на рассвете, перламутровые раковины с открытыми створками, похожими на крылья бабочки, и думала о словах Мопассана – «Гранвиль, где все женщины красивы»…
Читать дальше