Инна Гофф - Советы ближних

Господи, это же все о любви!

– Борис! – позвала я, устав смотреть в темный потолок. – Боря, случилась ужасная вещь!..

– Мм-м? – спросил он.

– Ужасная вещь, Боря! Витька женится!..

– Спать! Спать! – сказал Борис и, не открывая глаз, похлопал меня по плечу.

– Он сказал, что бросит институт…

– Почему обязательно ночью? – пробормотал Борис и шумно повернулся на другой бок.

Наше утро начинается в семь. Борис поднимается первый. Он принимает душ, бреется и ставит чайник. Когда чайник вскипает, он будит меня. Мы вместе завтракаем, и Борис убегает. После чего я бужу Витьку. Он неплохо устроился, работает в трех кварталах от нас. Неторопливым шагом минут пятнадцать. Ну, а мне вообще к часу дня. Я логопед – занимаюсь исправлением речи у младших школьников.

– Слушай, мне приснилось, что Витька надумал жениться? – спрашивает Борис, помешивая ложечкой в стакане.

– Если бы! – говорю я. – К сожалению, это явь!..

Борис приготовляет себе бутерброды. Намазывает хлеб маслом и сверху кладет ломтик колбасы без жира.

– Как ее зовут? – спрашивает он.

Я ожидала любой реакции, только не этой.

– Неужели тебе не безразлично, как ее зовут? Можно подумать, что дело в имени! Остальное тебя вполне устраивает!..

Меня просто бесит спокойствие, с которым он жует свой бутерброд.

– Так вот, твой сын вчера заявил, что хочет бросить институт, жениться и уехать на Север с молодой женой, – говорю я. И мстительно замечаю, что процесс жевания прекращается.

Борис смотрит на меня ошарашенно, потом делает глотательное движение и наконец произносит:

– Это надо поломать!..

– А как ты это поломаешь? Как? – Я прикрываю кухонную дверь, чтобы не разбудить Витьку. – Она к нему приезжала! Да, брала три дня за свой счет. И он уже ставит ее мне в пример!.. Откуда я знаю, до чего у них там дошло?

– Не делай большие глаза, – говорит Борис. – Мы это поломаем!

Он смотрит на часы. Ему пора. Он целует меня в щеку и на цыпочках пересекает проходную комнату, где стоит Витькина тахта. Я провожаю его до передней. Зимний плащ на подстежке тесноват ему в груди – верхняя пуговица всегда отрывается. И сейчас она висит на честном слове.

– Не застегивайся на верхнюю, – говорю я. – Вечером пришью…

Я привожу себя в порядок. Грею воду для термических бигуди. Тоня, у которой я причесываюсь к праздникам, их презирает. «Разве чтоб добежать до парикмахерской», – говорит она. Все же они меня выручают. Я смотрю на себя в зеркало без отвращения. Красивой я никогда не была. Красивой считает меня только Борис, хотя именно он дал мне прозвище Обезьянка. У него это звучит ласково. Иногда и Витька пытается называть меня так, вслед за отцом. Но я ему запрещаю. Нечего фамильярничать! Конечно, ему повезло, что у него молодая мама! Но это еще ничего не значит!..

Мне жалко его будить. Он спит, обняв подушку, как-то подмяв ее под себя, словно боится, что ее у него отнимут. Внешне он похож на меня, такой же смуглый и темнобровый. Волосы тоже темные, только начали отрастать. Босая нога – сорок третий размер – торчит из-под простыни. Да, тахту придется менять! Придется ли?..

Я все время думаю о вчерашнем. Слова Бориса меня слегка обнадежили. Может, и правда поломаем?.. И я принимаю решение – с Витькой об этом ни слова. Пока он сам не заговорит.

– Ефрейтор Звонцов! – зову я и исполняю сигнал «подъем». Он меня обучал этим сигналам.

– Ты все перепутала, – говорит он, приоткрыв один глаз. – Ты сыграла «отбой», и теперь я должен еще вздремнуть!..

Я включаю радио на полную мощность передают увертюру к опере «Аида» – и убегаю готовить завтрак. Витьке ничего не остается, как вскочить с постели и убрать звук.

Он делает зарядку, пуская в ход гантели и растягивая на груди эспандер. Иногда снимает с гвоздя боксерские перчатки – он их приобрел еще до армии – и тузит дверной косяк со зверским выражением лица.

Потом он плещется под душем, и, когда возникает передо мной в тренировочном костюме, с ясным и детским лицом, я весело рапортую:

– Ефрейтор Звонцов! Разрешите доложить – кушать подано!..

Сегодня его любимый завтрак: взбитая яичница и кофе.

– Ну, что? Дома лучше, чем в армии? спрашиваю я ревниво.

– Смотря в каком смысле, – говорит он. – Если в смысле еды, то нас кормили неплохо. Питание в армии – дело государственной важности!

– Но такой яичницы ты там не ел? Сознайся!

– Сознаюсь! О такой яичнице я мечтал два года! Каждое утро, когда я зачеркивал масло, я приближал к себе миг, когда смогу ее съесть в условиях нашей кухни!..