Инна Гофф - Телефон звонит по ночам

Они вернулись от Луховицких поздно, и Олег сразу попросил поесть. Это была одна из его привычек – приходить из гостей голодным. Когда-то ее удивляла в нем эта черта – мало есть в гостях. Но за годы, прожитые вместе, она привыкла ко всем его чудачествам, знала их наперечет.

В ожидании ужина он расхаживал по кухне. Он всегда был в движении. Сидя на стуле, запрокидывал его так, что стул приобретал положение вздыбленного коня.

Подав ужин, она ушла в комнату. Она не могла думать о еде и даже смотреть, как едят. Дверь на балкон была открыта, и она шагнула на огороженную перилами площадку, поднятую на высоту шестого этажа. Она устала от шуток и разговоров. Вечер казался попусту потерянным.

Далеко внизу звенели трамваи, эти маленькие городские поезда, совершая свой привычный путь по замкнутому кругу.

В этот последний день у него уже не было дел и он предложил ей самой выбрать место и время встречи. Они договорились встретиться в небольшом скверике, поблизости от ее института, и потом пообедать вместе.

Как назло, она задержалась: было непредвиденное заседание кафедры, посвященное подготовке к экзаменам. Она сидела как на иголках. Ее мучило, что он ждет ее и, наверное, голоден.

Она увидела его еще издали. Он сидел на скамейке в условленном месте, в начале аллеи, и курил. Она подумала, что вот так же сидел бы он тогда на вокзале и ждал ее. Разве могла она не прийти, зная, что он ее ждет?..

Она привыкла к нему и уже почти не видела в нем перемен. Он был такой же, каким она помнила его, и ее чувство к нему было прежнее. Только теперь прибавилась забота о нем, которой тогда, в юности, не было. Может быть, потому, что в юности любят иначе.

– Как ты шел сюда?

– Парком. А потом на метро.

– Ты так и не ел?

– Неважно.

– Я все время думала о том, что ты не ел.

– Ерунда. – Он курил, держа папиросу в смуглых тонких пальцах. – Я не голоден.

Он курил. Она смотрела на него. У него были длинные темные ресницы. В этом было что-то от детства. От той поры, когда они рядом стояли на пороге счастья.

Они молчали. Он повернул к ней лицо:

– Ну, что смотришь с укором?

– Я не с укором, – сказала она. – Скажи… Ты был счастлив эти дни?

Он смотрел перед собой. Там, за оградой скверика, на тихой улице пестрела витрина фотографии. Были выставлены снимки видных актеров и спортсменов, – все в расчете на доверчивость приезжих, на их тщеславие.

Он смотрел перед собой, но не видел этой витрины. Он молчал так долго, что она не знала, слышал ли он ее вопрос.

– Был, – сказал он. И повторил твердо: – Был.

– О чем ты думаешь?

Он опять повернулся к ней. Смотрел долго. Сказал резко:

– О чем? О том, что сейчас все это кончится.

– Не надо делать из этого трагедию.

– Ты права.

– Пойдем поедим. Я знаю кафе, тут близко.

– Пойдем…

Они вышли из скверика и пошли по улочке, мимо фотографии. С ее витрины на них, улыбаясь, смотрел Юрий Гагарин.

– Ты не любишь провинцию, – сказал Стах. – Но провинция есть везде. Даже в Москве. «Юрий Гагарин фотографируется только у нас». Правда, в Москве провинция прячется в переулки.

– А у вас?

– У нас нет переулков.

– Что же есть у вас?

– Три прямые улицы. А вокруг степь. Холмы. Балка. Жаворонки поют, бегают суслики. Ты когда-нибудь видела сусликов?

– Нет.

– У нас их полно. У них норки такие круглые, наклонные. Как будто столбик был в землю забит и его вынули.

В кафе было тихо и прохладно. Отсюда еще ослепительнее казалась голубизна неба за окнами и темная зелень деревьев.

Хорошенькая официантка приняла у них заказ. Ей хотелось поговорить.

– Что вы, – сказала она. – У нас иностранцы часто бывают. Нас даже заставляют языки изучать. Я лично выбрала французский. Легкий язык. По-ихнему «бульон», и по-нашему «бульон». По-ихнему «компот», и по-нашему «компот»…

Наконец она ушла, помахивая русско-французским разговорником.

– Когда мы теперь увидимся?

– Когда-нибудь. Если будем живы.

– Почему бы нам умереть?..

– Просто так говорится. Я не собираюсь умирать. Хочется еще что-то сделать в жизни. Не увидеть, а именно сделать. Своими руками.

– У тебя красивые руки, – сказала она.

– Что в них толку? Приходится сжимать их в кулаки, чтобы они не дрожали. Чертовы нервы. Я их здорово попортил тогда. В космос с такими не берут. Знаешь, чему я завидую, когда думаю об этих ребятах? Их стальным нервам. Я думаю, со временем изменится идеал мужской красоты. Гвардейский рост выйдет из моды, а в цене будут такие вот крепыши ниже среднего, герои космической эры…