Инна Гофф - Телефон звонит по ночам

Сергей поднялся. Глаза у него были красны и болели, словно от песка, – он только что сдал дежурство Угарову.

– Я никого не держу, – повторил он, и воспаленные глаза его встретились с глазами Павлика.

– Плохие мужья бросают жен, а от хороших они сами уходят, – сказал Забазлаев.

Сергей не стал задумываться над этой фразой, искать в ней смысл, относящийся к делу. Возможно, смысл в ней и был, но скорей всего это значило только то, что разговор Павлику надоел.

Почему-то он вспомнил эту фразу, придя домой и увидев Томку. Он мало видел ее. Днем он был занят, вечерами она убегала к Стаху. Сегодня Стах дежурил, и она была дома. Уже больше недели Томка гостила в Полыновке. Она загорела, но не выглядела отдохнувшей. Напротив, как-то осунулась и не казалась такой красивой, как в день своего приезда. Пожалуй, она даже подурнела. Была ли она счастлива? Если верить мудрости, гласящей, что от счастья женщины хорошеют, – нет, не была. Но почему же тогда так нестерпимо сияют ее глаза на похудевшем лице? Видно, разное бывает счастье. От одного человек расцветает, от другого – трудного, похожего на страдание – дурнеет.

Уже вечером, поужинав, они сидели в большой комнате, перед телевизором. Томка что-то шила, разложив на диване пеструю материю.

– Что это будет? – спросил он. – Сарафан?

– Сарафан, – сказала Томка. – Сарафан для слона. По заказу московского зоопарка.

– Тебе передали письмо? – спросил он. И тут же увидел распечатанный конверт. Оно попало к нему днем случайно, вместе со служебными, и он, боясь, что задержится поздно, велел отнести его домой. Это было письмо из Москвы, от ее мужа. Внизу конверта стояла четкая, размашистая подпись: «Авдаков». Глаза Томки потухли.

– Да, – сказала она. – Передали… Олег уезжает на объект. Он хочет меня повидать до отъезда.

Ее пальцы быстро работали иглой.

– Ты мне достанешь билет?

– Пожила бы, – сказал он. – Что-то скоро уезжаешь.

– Скоро? – Она подняла лицо от шитья, посмотрела мимо Сергея, куда-то в сторону окна, за которым густел летний вечер. – Мне кажется, прошло тысяча лет, – сказала она.

Ольга купала Маринку. Из ванной доносились писк и возня – Маринке в глаза попало мыло.

– Ты даже не видела нашего сына, – сказал Сергей.

– Ты тоже не видел моего, – сказала Томка. – Он пойдет в школу в этом году. Я ему форму купила, ранец. Все что полагается. Ты, наверно, думаешь, что я плохая мать?..

– С чего ты взяла? – удивился он.

– Я ему все купила, – продолжала она. – Всякие там счетные палочки, тетрадки, букварь. У нас школа рядом. Хорошая школа. Лучшая в районе. Парты чешские, белые… Он сможет сам ходить. Но в первый день я его поведу. Для торжественности. Купим букет и пойдем…

Она говорила словно сама с собой.

По телевизору передавали кинофильм. Завтра утром его повторят – для тех, кто работает сегодня в вечернюю смену. Это было традицией здесь, в Донбассе, но, как всякая забота, неизменно трогало сердце.

– Трудно дежурить по шахте? – спросила она вдруг. И он понял, что она все время думала про Стаха.

– Какое дежурство выпадет, – сказал он. – Самое трудное в нашем деле то, что приходится часто мыться. Спустился в шахту на полчаса – иди мойся. Бывает такое дежурство, что раза четыре помоешься за сутки.

– Подумаешь, трагедия, – сказала Ольга, входя в комнату. – Пожалуйся Маринке, она тебе посочувствует. Шахтерская дочь!..

Волосы ее были влажны, как будто она сама только что искупалась.

Вскоре появилась Маринка, в пижаме, прилипшей к мокрому телу.

– Мамка так меня терла, что весь загар отмылся, – пожаловалась она капризным тоном девочки, которая знает, что ею любуются.

Сергея клонило в сон. К тому же у него испортилось настроение, когда он вернулся мыслями к шахте. Это было не то слово – вернулся. Мысли о шахте никогда не покидали его. Сегодня, как никогда, он не хотел думать об этом. Хотел отвлечься. Но, разговаривая с Томкой и ловя обрывки диалога из кинофильма, прислушиваясь к возне в ванной комнате, и теперь, в полудреме, он продолжал думать о бумаге из треста и разговоре с Павликом. Обиделся ли он? Возможно. Хорошо, если так. Но кажется, он не обиделся. А я не сумел говорить с ним строже. Но сейчас не об этом надо думать. О том, что нам делать с планом. Выполнять его? Ставить этот бесславный плановый рекорд? Для чего? Чтобы потешить самолюбие Саввы Григорьевича? И доказать ему, что из нас можно вить веревки, потому что у молодых кости гнучие?..

В дверь позвонили. «Павлик, – подумал Сергей. – Пришел-таки». Он почти обрадовался. Ему хотелось доругаться. Но это был Саша Величкин. Он был не один – с Ларисой. Сергей подумал, что теперь и поспать не удастся, и поговорить о делах не дадут. Слишком много было в комнате женщин.