Инна Гофф - Телефон звонит по ночам

Горняки возвращались из командировки. Они наладили свой вагонный быт с быстротой и деловитостью людей, привыкших к разъездам. Они выложили на столик колоду карт, дорожные шахматы и две книжки. «Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, кто ты…» Книги в дороге заменяют визитные карточки. Старший читал «Марию Стюарт» Стефана Цвейга. Младший – «Живые и мертвые» Симонова. Они переоделись. Старший – ему было лет сорок пять – оказался в полосатой пижаме, младший в тренировочном синем костюме.

Они задали Тамаре пять вопросов – своеобразную дорожную анкету.

Далеко ли она едет? Она назвала гидрорудник.

Надолго ли? Недели на две.

В гости или по делу? Она сказала – по делу.

Играет ли она в карты? Нет, не играет.

Разрешит ли она курить в купе? Пожалуйста. Пусть курят. Тем более что они наверху. Дым все равно пойдет наверх.

Выслушав ответы, они оставили ее в покое. Забрались на верхние полки, закурили и погрузились в чтение. Старик смотрел в окно, жуя лиловыми губами и потягивая воду из эмалированной кружки.

Никто не мешал ей думать. Она легла и притворилась спящей. Она боялась, что старик заговорит с ней, когда ему надоест смотреть в окно.

Ей было о чем подумать. Она ехала в Донбасс. В край своей мечты. Туда ходили поезда и можно было купить билет. Она лежала на нижней полке, прикрыв глаза, и думала о муже. Олег сам заказал ей билет и проводил ее на вокзал. Почему он отпустил ее? Потому что привык играть у сетки? Или потому, что горняк из Донбасса не казался ему серьезным противником? Так или иначе, ее мечта сбылась. И она думала о муже с благодарностью, и ей было жаль, что он остался один в квартире и некому позаботиться о нем, приготовить завтрак и постелить постель. Она вспоминала, как он стоял на перроне среди провожающих, энергичным жестом откидывал пряди черных, прямых волос, падавших на лоб. Он выделялся в толпе, и, глядя на него из окна вагона, она в который раз подумала о том, что у Олега значительное, умное лицо и что он хорошо сложен и одет со вкусом. В последнем была и ее заслуга. И ей было приятно, что этот человек – ее муж и что это ее провожает он, поглядывая на часы и улыбаясь ей издалека. На нем была рубашка, которую она утром перед самым поездом погладила. Рубашка, сшитая на заказ, со смешным рисунком. Из окна вагона ей видно было, что в спешке она плохо загладила уголки воротника, и, глядя на эти уголки, которых он не замечал, она почувствовала себя виноватой.

– Что ты будешь делать сегодня? – спросила она. – После работы?

– Мне надо прочесть кое-что, – сказал он. – А возможно, пойду к Робу.

Роберт был его друг, тоже физик и теннисист.

– Кофе на второй полке, – сказала она. – В жестяной банке. На ней написано «Перец», но там кофе.

– Я найду, – сказал он.

Теперь, лежа в вагоне и делая вид, что спит, она думала о нем. Она ехала к Стаху, а думала об Олеге, и жалела его, и утешала себя тем, что скоро вернется. Ей казалось, что она уже скучает по дому, и она никак не могла оторваться мыслями от Москвы, а поезд уносил ее все дальше.

Уже остался позади Елец. Горняки ушли в вагон-ресторан. Они звали ее с собой, но она не пошла. Старик чистил яйцо, сваренное вкрутую. Шелуху он складывал в эмалированную кружку. За окном были леса. Просвеченные солнцем поляны. Березовые рощи. Косогоры в ромашках. В детстве ей часто хотелось сойти с поезда и остаться на одной из таких полян. Или в березовой роще. Казалось, что поезд проносит ее мимо чего-то очень важного, чего никак нельзя миновать. Вся жизнь еще была впереди. Она предлагала ей сто, тысячу вариантов счастья. Счастье тихой поляны и шумного города, счастье холодных снегов и знойных пустынь. Она могла стать кем пожелает. Любить, кого полюбит. Она сама не заметила, как эти сто, тысяча вариантов свелись к одному. Может быть, не к самому лучшему. Но разве не она выбрала его из тысячи других?..

Старик что-то рассказывал ей. О том, что прежде на заводе хозяйничали немцы. Они хранили секрет эмали, как китайцы секрет фарфора. Пока русские инженеры не разгадали их секретов. И теперь наша эмаль прочнее немецкой. Старик был одним из тех, кто разгадал секрет немцев. Он сознался в этом без ложной скромности. Скромность – достояние молодых. Старикам позволено хвастать. Ведь это не просто хвастовство. Это итог жизни, не зря прожитой.

Пальцы старика бережно поглаживали эмалированную кружку с белочкой.

Вернулись из ресторана горняки. Они были слегка навеселе и потому разговорчивее.