Кара МакКенна - Трудное время

— Ты боялся потерять меня?

Он снова уронил голову.

— Энни…

— Я тоже боюсь потерять тебя. Если ты нарвешься на кого-то, как он, то тебя покалечат, или убьют, или посадят. — Я медленно выводила круги на его спине. — В этом мы схожи.

— Я знаю.

— Я хочу, чтобы ты пообещал мне, если со мной что-нибудь случится — чего не произойдет — ты не станешь делать, то, что сделал ради сестры. Потому что ты будешь нужен мне рядом, помочь мне исцелиться, намного сильней, чем чувствовать, что справедливость восторжествовала. Ты можешь пообещать мне это?

— Я не знаю.

Пришла моя очередь вздыхать, и моя рука замерла на его спине.

— Я понимаю, что ты не ценишь свою шкуру, так как бы мне хотелось, поэтому я не прошу тебя понять, или сделать это ради твоего блага. Я прошу тебя об этом ради себя. Ты нужен мне рядом. В безопасности. И на свободе. Мне не нужно чувствовать себя отомщенной. Мне только нужно чувствовать тебя рядом, когда я засыпаю.

Слабый кивок.

Я сжала его затылок.

— Пообещай мне.

Его бездонно карие глаза удерживали мой взгляд.

— Я обещаю. — Он поцеловал меня в губы, затем снова. И проговорил мне прямо в рот, согревая словами мои губы. — Я обещаю. Я буду рядом.

— Хорошо… — на сердце сразу стало легче, и я вздохнула полной грудью.

— Хорошо.

Я жестко поцеловала его, яростно прижимаясь к губам, без нежности и ласки, и крепко сжала его руками, как в тисках. Самое могущественное тело, которое я когда-либо знала, и все же я держала его, словно он может потеряться в мгновение ока. А он мог. Может быть, поэтому он так защищал свою сестру? Потому что он знал, насколько это больно быть так близко к потере любимых? Это делает мои требования эгоистичными, но мне все равно. Его безопасность и его будущее, значили для меня больше, чем все остальное. Это было похоже на материнскую заботу, с такой сильной привязанностью, что пробирала до мозга костей и мышц.

Он убрал волосы с моего виска, и посмотрел мне в глаза.

— Ты самое дорогое, что есть в моей жизни. Если я так сильно нужен тебе в твоей жизни, что ты требуешь от меня такие обещания, то я дам тебе их.

— А я обещаю, что больше не стану говорить, твоей сестре все те вещи, которые наговорила прошлой ночью. Мы о многом поговорили в баре. И я поняла, что ты значишь для нее. И это намного глубже, чем я себе представляла. Я понимаю, насколько это большой шаг для тебя, дать мне это обещание. Правда.

Он кивнул и поцеловал меня в висок, а затем выдохнул пар у моей кожи.

— Хорошо.

Мы долго обнимали друг друга, пока бурлящая кровь в моих ушах не сменилась рокотом. Пока мое зрение не прекратило, подпрыгивать в такт пульсу. Пока дыхание Эрика не затихло, став не более, чем легким ветерком, что взъерошивал мои волосы.

— Хочешь пойти вовнутрь? — спросил он так тихо, что мне могло это показаться.

— Пока нет. Давай немного посидим в тишине.

Он выключил фары, отстегнул наши ремни безопасности и передвинулся. Я ждала, пока он устроится, навалившись на водительскую дверь. Он похлопал по коленям, и мы уютно уселись, растянув ноги вдоль сидения, устремив взгляды на ряды скромных домов, по-прежнему кое-где светящиеся от рождественских огней. Его рот был у моего уха, а голос заполнял всю мою сущность.

— Я люблю тебя, — сказал он, и продолжил прежде, чем я успела ответить. — Больше, чем я когда-либо любил себя. Но я попытаюсь сделать, что ты просишь. Я попытаюсь ценить свои возможности, и мое пребывание здесь, — будучи свободным, — так же как это делаешь ты.

Я сглотнула тяжелый комок в горле.

— Уж постарайся.

— И я буду писать тебе письма до скончания моих дней.

Я захлебнулась, слезы затопили смех.

— Хорошо. Я обожаю твои слова.

— Это благодаря тебе я нахожу их. Все до одного.

— Забавно, мне они всегда казались подарками. — Подарки, которые я открывала с бьющимся сердцем и дрожащими руками, за рулем автомобиля, в баре, на диване, в кровати. Я укутывалась этими тайными письмами, как в шелк, и мечтала, что мужчина, который писал их мне, может быть таким хорошим, и даже реальным. И вот он здесь, согревает меня своим теплым телом. Теплее, чем мое пальто. Теплее, чем августовское солнце, прилипавшее к его голой коже. Горячее, чем женский взгляд, наблюдавший за ним, тогда разрываемый между страхом и любопытством.

— Когда я тебя встретила, — пробормотала я, — ты был заключенным преступником. И все же ты солгал мне только однажды, и только для того, чтобы привлечь мое внимание.