Олег Рой - Ловушка для вершителя судьбы

– Все будет хорошо, – бодро заявлял Алеша жене. – Отдохну до осени и снова впрягусь. Я работаю на себя, Ника, и сам устанавливаю себе график. Я впервые свободен, понимаешь?

– Не понимаю. Разве когда ты работал над своими книгами и статьями, ты не был свободен? – удивлялась супруга.

Он не знал, что ответить. Наверное, с точки зрения рабочего графика, писательский труд действительно ничем бы его не ограничивал. Теоретически можно было бы точно так же уволиться из журнала, но жить не за счет продажи машин, а на гонорары. Но чувствовал бы он себя при этом свободным? Такой простой вопрос ставил его в тупик.

Алексей снова и снова сравнивал свою теперешнюю жизнь с недавним существованием, пытаясь найти ответ. И с удивлением понимал – в прошлом чувства свободы у него не было. Тогда его не покидало странное ощущение пусть приятной, но все же обязанности. А сейчас, на новой работе, несмотря на большие нагрузки и усталость, он всем доволен и чувствует себя совершенно независимым. Ни от кого и ни от чего.

Частенько знакомые и просто случайные люди интересовались у него, когда ожидается выход следующей книги. Для кого-то этот вопрос был не более чем данью вежливости, элементом светской беседы, но находились и такие, кому творчество Ранцова действительно нравилось, и желание прочесть его новое произведение было искренним.

– Право, не знаю, – отвечал Алеша. – Сейчас мне не до этого. Нужно кормить семью. Возможно, когда-нибудь…

– Мы ждем, – предупреждали почитатели таланта и любезные доброжелатели.

Эти разговоры и радовали, и раздражали одновременно.

– Ты признанный писатель, – шептал Алексею неведомый голос. – Сейчас ты уже достаточно известен и имеешь шанс стать знаменитым. Только не останавливайся. Пиши. Твори. Создавай новые миры.

– Но я не хочу, – сопротивлялось что-то внутри его. – Мне нравится моя теперешняя жизнь.

– Как ты можешь не хотеть! – возмущался голос. – Это ведь твое предназначение. Столько людей ждет твою новую книгу!

– Разве я родился для того, чтобы оправдать чьи-то ожидания? И обязан до конца жизни играть роль сочинителя только потому, что мне повезло больше, чем другим, чьи рукописи, возможно более достойные, так и не увидели свет?

– Не будь неблагодарным. Кому многое дано, с того многое спросится. Всему виной твоя лень.

– Лень? Но я работаю сутками, – оправдывался Алеша неведомо перед кем.

– Эту возню с перегонкой и продажей машин ты называешь работой? Не будь глупцом! Не меняй жизнь избранного на существование заурядного трудяги. Что после тебя останется в веках? Ржавые железки? – настаивал невидимый собеседник.

Подобные диалоги с самим собой повторялись с пугающей регулярностью. Еще недавно получалось их игнорировать, поскольку работа забирала его целиком, занимая мысли, силы и время. Даже во время длительных перегонов из страны в страну во время многочасовых бдений за рулем Алеша чаще думал о вещах куда более актуальных – о продавцах, таможне, будущих покупателях, и прежде всего о том, как избежать опасности – ведь их с Борькой дело было сопряжено с самого разного рода риском, включая рэкет и столкновения с вооруженными бандитами. Какие уж тут душевные метания!

Но здесь, в Акулове, сомнения буквально обрушились на него.

Алексей вспомнил, как сидел когда-то ночами в поисках яркого образа, пронзительного слова, как радовался каждой интересной находке, как пытался разгадать для себя секрет простых по форме и таких недосягаемых по глубине вечных книг. Взять, к примеру, Чехова: нет у него закрученных сюжетов, все просто, даже буднично; и слова герои говорят обыкновенные, такое можно услышать по сто раз на дню; ты знаешь, что сейчас скажет Душечка и что ответит ей антрепренер Кукин. Так отчего же, черт возьми, хочется все время перечитывать и перечитывать и «Душечку», и «Дом с мезонином», и «Крыжовник»?! Отчего не устаешь восторгаться этой, казалось бы, уже набившей оскомину картиной лунной ночи, которую классик передал с помощью всего лишь двух штрихов – тени от мельничного жернова да блеска осколка бутылочного стекла?

На пыльных книжных полках деревенского дома отыскался старенький томик рассказов Антона Павловича. Алеша с упоением перечитал его несколько раз. Потом съездил в Москву, прошелся по книжным и букинистическим магазинам и вернулся с тяжеленной спортивной сумкой, где были Диккенс и Мериме, Гашек и Хемингуэй, Бунин и Набоков. Старые, потрепанные издания и новенькие, хрустящие при открывании, книги стали важной частью этого упоительного лета.