Андрей Иванов - Школа капитанов

— А что тебе вдруг приспичило?

— Да… тут… — мнется Кеша, — понимаешь, я ходил в магазин. За хлебом. Иду уже из магазина. Хлеба купил. В подъезд захожу. Поднимаюсь. А там, на втором этаже Егор Грузчик с пацаном портвейн пьют. И мне налили. Три стакана. Нельзя мне сейчас домой — родаки пришибут.

— А хлеб ты куда дел?

— Сестренку встретил. Ей отдал, сказал, чтобы сказала, что я на дискотеку пошел.

— Погулял бы.

— Холодно.

— Ладно, я иду, — киваю головой, — Сейчас, только коньяк возьму.

Через несколько минут я уже иду рядом с Кешей по темной улице. Светят фонари, окруженные радужным сиянием из-за мороза. И карман куртки мне оттягивает бутылка коньяка «Арагви».

Костя Гриценко, по прозвищу Хохол, живет недалеко. У него в подъезде тепло и пахнет по-домашнему. На первом этаже — борщом, на втором — печеньем. Мы стучим в тусклую бордовую дверь. Он открывает сразу:

— Чего стучите? Звонок есть!

Костя — худой, длинный, с бледно-голубыми глазами. Одежда на нем болтается.

— Не ори! У нас выпить есть. — удивительно в тон отвечает Кеша.

Мы проходим в квартиру. В длинной узкой прихожей темно. И пахнет совсем не по-домашнему — застарелым водочным перегаром.

— Проходите в комнату, — говорит Костя, — Да, не в ту, в другую. И не шумите — там спят.

В маленькой спальне две кровати. На каждой спит по мужику. Перегаром несет именно от них. Мы растерянно топчемся в темноте, не решаясь включить свет или заговорить. Я начинаю искренне сожалеть, что оставил удобный диван, интересную книжку и спер отцовский коньяк. Ситуация не пахнет ничем хорошим ни в каком смысле.

Появляется Костя с табуреткой. Он несет ее, как поднос. На табуретке разложена какая-то еда.

— Садитесь. Чего стоите?

— А куда? Тут…

— Садитесь с краю. Только их не трогайте.

— А кто это? — мы аккуратно присаживаемся. Я ставлю на табуретку бутылку.

— Папа с другом. А в честь чего коньяк?

— Батон паспорт получил, — отвечает Кеша.

— На какую цифру заканчивается?

— Три, — отвечаю я. — Хватит с тебя одной бутылки. Это хороший коньяк.

— Слушай, Хохол, пойдем на кухню. Чего мы тут…

— Нельзя на кухню. — раздраженно отвечает Костя, выколупывая ножом пробку из горлышка.

— А что там?

— Нельзя.

Пробку приходится протолкнуть внутрь. Костя разливает коньяк. В рюмках плавают пробочные крошки.

— За тебя, Леха.

Коньяк обжигает горло и горячим комком падает в живот. На языке остается привкус карамели.

Закусываем соленой селедкой и хлебом.

— Хоть бы сала предложил. Хохол называется… — недовольно бубнит Кеша.

Следующий тост произношу я:

— За нас.

— И за тебя, Хохол. — добавляет Кеша.

— Не надо за меня, — мрачно отвечает Костя.

— Почему?

— Не надо.

— Ну, тогда… — Кеша задумывается, — тогда за твою маму.

Костя наклоняется вперед и пристально смотрит в Кешино лицо. Его щеку дергает нервный тик. Рука сжимается в кулак вокруг маленькой рюмки. Кеша замирает и даже перестает дышать.

— Извини, Хохол, я не подумал, — выдавливает он.

— Не подумал что? — Костя неподвижно смотрит Кеше в глаза.

— Я не… я забыл… — Кеша отклоняется назад, на спящего за ним человека.

— Забыл что?

— Ну, вы, тише там! — подает голос спящий.

Костя Гриценко очень не любит, когда кто-нибудь из сверстников говорит о его маме. Связано это с одной историей, случившейся пару лет назад.

У Кости был день рожденья. Но справлял он его не дома, а у приятеля. У того тоже был день рожденья, да к тому же большая квартира. Народу собралось человек тридцать. И все дарили подарки хозяину квартиры. А Косте ничего не дарили. Многие просто не знали, что он тоже именинник. А кто-то знал, но не дарил. Не важно. В общем, было ему слегка обидно, но он старался не обращать на это внимания.

И посреди веселья все вдруг начинают шушукаться и посмеиваться. А Костин друг куда-то пропадает, а потом появляется через некоторое время, и говорит Косте:

— Ты мой друг, хоть мы и знакомы с тобой недавно. И мне не нравится, что тебе никто ничего не подарил. Мне вот сделали очень хороший подарок. Лучше не придумать. Мне подарили красивую женщину. Я только сейчас от нее. Она в другой квартире, на третьем этаже. И я хочу, чтобы ты не ходил на моем празднике с такой кислой рожей. Иди к ней, расслабься. Она ждет.

И берет он Костю за руку, и ведет на третий этаж… Не знаю, с какими ожиданиями переступал Костя порог той квартиры. Хотел он чего, или не хотел. Собирался — не собирался. Но вышел он оттуда через несколько секунд быстрыми шагами. Сбежал по лестнице, выскочил из подъезда и торопливо пошел по улице. И в тот день его нигде не видели. А любое упоминание о своей маме из наших уст он воспринимает как оскорбление. Хотя мы, собственно, и не думали никогда над ним издеваться. Не знаю, как Кеша, а я откровенно сочувствовал Косте. Молча, конечно, сочувствовал. А то бы он меня убил.