Николай Шпанов - Поджигатели. Ночь длинных ножей [litres]

По удивленному виду Гаусса Гитлер догадался, что тот не понял смысла этого восклицания. Он с готовностью пояснил:

– Я имею в виду, что первые пули предназначаются правителям враждебного государства. Если эти выстрелы будут верно направлены, война вообще может оказаться лишней.

– В таком случае, – иронически заметил Гаусс, – вероятно, целесообразно вернуться к системе турниров. Турнир правителей – один на один.

Гитлер состроил презрительную мину.

– Я не могу позволить себе роскоши рисковать своей жизнью – она слишком нужна Германии. За меня это дело должны делать другие. Одна пуля в затылок противника – и спор решен сам собою.

– На место убитого встанет же кто-то другой…

– В том и заключается задача: этот другой должен быть моим человеком.

Гаусс видел, что спор бесполезен. Он решил дать Гитлеру высказаться.

Но Гитлер внезапно умолк, неподвижно уставившись в одну точку на занавеске окна. Он размышлял: говорить или не говорить, что в одном пункте своей программы он не уверен – в том, что ему удастся взорвать тыл Советского Союза и продиктовать русским свои условия… Говорить генералу о своих сомнениях или нет?..

Он решил промолчать. Никто не должен был сомневаться в его могуществе. Даже эти вот чертовы старые перечницы с Бендлерштрассе, воображающие, будто они знают все там, где дело касается войны.

Генерал воспользовался этой паузой:

– Никогда нельзя быть уверенным в том, что мы сможем подавить желание чужого народа в целом оказать нам сопротивление! Уроки прошлых войн говорят о величайшей сложности этой задачи.

Гитлер посмотрел на Гаусса со снисходительностью, как на человека, который не способен понять простых вещей. Он вплотную приблизился к генералу и таинственным полушепотом проговорил:

– Здесь дело в судьбе!.. Высшие силы не определили еще тогда мое явление народу!.. – Он отодвинулся от Гаусса и, нагнув голову, словно прицеливаясь, посмотрел на него прищуренным глазом. – Иначе, могу вас уверить, не произошло бы ничего подобного революции восемнадцатого года. Тогда я еще не мог стать во главе моего народа, хотя… конечно, знал уже свою судьбу. Мой гороскоп был уже составлен! – поспешно добавил Гитлер и вдруг, без всякой последовательности, вернулся к прерванной теме и продолжал все громче, срываясь на визг: – Правительство Германии обязано стремиться к тому, чтобы его истинные намерения были скрыты от масс. А кто об этом думал? Меньше всего Людендорф! Впрочем, сейчас нас с вами интересует не Людендорф-политик, а Людендорф-полководец, использующий военные знания прошлого и передающий нам этот багаж усовершенствованным собственным опытом. Что же мы тут видим? Канны, мой милый генерал! Канны и опять Канны! Ничего больше. Я далек от мысли отрицать ценность этого открытия Шлиффена, но при чем тут Людендорф? Любой мальчишка, играющий на улице в солдат и разбойников, понимает, что нужно так расставить свои силы, чтобы охватить противника с флангов. Зверь в джунглях, нападая на врага, старается наскочить с фланга. Это так же естественно, как стремление человека ходить носом вперед!.. Кстати о Каннах, генерал. – Слова вылетали из уст Гитлера все быстрее. – Я переосмыслил ход этой битвы, и только мой анализ останется в веках, как нечто, на чем будут учиться полководцы. Вы, наверное, помните, какую роль, со слов Сципиона, приписывают маневру Гасдрубала и Магарбала?..

Гитлер приостановил свою речь, вопросительно глядя на Гаусса. Тот машинально кивнул, и только тогда уже, когда Гитлер начал торопливо выкладывать перед ним подробности сражения, генерал сообразил, что Сципион не имеет никакого отношения к сражению при Каннах. Он, как сквозь сон, слушал лихорадочно поспешную, хриплую речь Гитлера:

– …все утверждения военных авторитетов – пустяки. Я открыл истинную причину поражения римлян: не левое крыло Сервилия дрогнуло первым, как думали до сих пор, а центр Эмилия. И дрогнул он потому, что пятьсот кельтиберов, обманным образом, под видом перебежчиков, засланные в тыл римлян, решили дело в пользу Ганнибала. А все остальное – пустяки, выдумки генералов, которыми они хотят придать цену своим высохшим мозгам! Я создам новые правила войны, по которым будут воевать мои генералы. Весь опыт на тысячелетия назад потеряет всякий смысл, когда я дам свое решение. Одно оно будет руководить полководцами на тысячелетие вперед. Никаких открытых сражений, никаких наступлений, прежде чем в тыл противника не засланы армии моих шпионов. Обман, а не дислокация армии решит судьбу битвы. Взрыв изнутри всей системы обороны противника, а не осада крепостей – вот что будет моею системой! – Гитлер простер руку в пространство и торжественно прохрипел: – В века, в века летит мой гений победы, отрицая все и утверждая себя. Закон войны – это я!