Кристофер Харт - Спаси меня

И при всем при том она еще и модель.

— Достойная профессия, надо думать?

Бет изучает меня из-под полуопущенных век и выдыхает мне в лицо сигаретный дым.

— Не хуже рекламы, лапушка. Только платят несравнимо больше.

Кроме работы на подиуме, Бет занимается актерским искусством, причем подает большие надежды и мечтает когда-нибудь получить роль в новой высокобюджетной телеверсии «Пигмалиона». Еще ходили какие-то слухи о съемках в американском боевике…

Разговор плавно переходит к теме моего недавнего увольнения, а там уж сам бог велел обсудить и фиаско с воздушным шаром — без лишних вольностей, с приличествующим случаю уважением. (Как говорится, «о мертвых либо хорошо, либо ничего».) Но молодость есть молодость, и скоро мы ужимисто хихикаем, представляя перепуганных до смерти пассажиров пресловутого воздухоплавательного средства. Согласен, повод для веселья жутко похабный — однако молодость есть молодость. К тому же, положа руку на сердце, все обошлось.

И тут Бет начинает спонтанно импровизировать, представляя незавидную участь трех знаменитых бездарностей, сложись дело не так счастливо: айсберги, полярные медведи, леденцы от кашля, панты из тюленьей кожи, эскимосские церемонии посвящения… бред. Всегда восхищался людьми, которые способны на долгие фантазийные импровизации по настроению. Я, конечно, тоже так умею. И Джесс, сестренка моей домовладелицы. И, судя по всему, Бет.

А затем приятели наперебой начинают давать мне советы, как не застрять надолго без работы, и в конце концов звучит то, чего я так опасался: «Если что, выйдешь на вокзал и попробуешь предложить себя первому встречному толстосуму». Столь блестящая идея принадлежит Бет, которая преподносит ее с непроницаемым видом и без тени улыбки на лице. В яблочко.

— И сколько, по-твоему, я мог бы заработать?

Она косится на мой зад и оценивающе щурится.

— На чизбургер хватит, если сильно постараешься.

Эмма сидит и молча рассматривает мебель, картины и довольно неудачную репродукцию кувшина, наполненного — нет, забитого до отказа — сухими цветами. Мы выпиваем по джину с тоником, потом еще. Майлз разрумянился, стараясь развлечь гостей; он радушный хозяин и даже умудряется попасть в число любимцев Эммы, удачно польстив ей. (Заметил ее новую прическу, которая, на мой взгляд, ничем не отличается от предыдущей.) Впрочем, для меня так и осталось полной загадкой, зачем ему вообще захотелось снискать расположение Эммы.

Вскоре мы с Майлзом погружаемся в воспоминания о студенческих годах, которые вливаются живительным потоком в тусклую повседневность. Студенчество! Помнится, на входе в здание университета всегда стоял полоумный Джефф, а один парень сходил по-большому в фонтан, и его оштрафовали. А еще у нас была нимфоманка Бронвен по прозвищу Уэльская Гора, которая соблазнила — вернее сказать, изнасиловала — немалое число наших сокурсников. «А помнишь, как «голубой» хормейстер все время крутился в раздевалке и помогал мальчикам облачаться в мантии?» Подобные воспоминания, как правило, доставляют массу веселья непосредственным участникам, в то время как сторонних наблюдателей способны повергнуть в немыслимую скуку. Эмма оборачивается к Бет и заводит беседу о семейных ценностях. Разговор явно не клеится, но они его упорно продолжают, чтобы хоть как-то подчеркнуть независимость от мужчин.

Осушив напитки, набираем пригоршни чесночных крекеров. От смеха и веселья разрумяниваются щеки, повсюду царит оживление, а Майлз буквально захлебывается от смеха. Начинает прыгать на диване и тут же закашливается самым непристойным образом, стараясь освободить дыхательные пути от крошек заблудившихся чесночных печений.

Эмма собирает посуду и с мученическим видом отправляется на кухню. Бет даже не пошевелилась — ей, судя по всему, очень удобно валяться на диване и, потягиваясь, посмеиваться над великовозрастными дурачками: мной и Майлзом. Майлз раскраснелся от счастья, точно только что вернулся с велосипедной прогулки на морозце. Тонкий шерстяной кардиган Бет тесно обтягивает ее маленькие аккуратные грудки, и она крутит прохладную ножку бокала между пальцев. Я отвожу взгляд.

Эмма тоскливо вздыхает на кухне.

После ужина (мы съели макароны с подливкой) Майлз предлагает выпить по рюмочке «нашего любимого».

— По рюмочке чего? — переспрашивает Эмма с совершенно необъяснимым раздражением.

— Портвейна, конечно, — весело поясняю я.