Иэн Бэнкс - «Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу

Тем более что он теперь в западне; чуть двинешься, чихнешь или заденешь этот чертов стул — и пиши пропало: разумеется, бабка Уин решит, что он за ней шпионит. Холера. Это все из-за отца: он категорически запретил брать в церковь и на банкет новехонький «уокмен». Был бы с собой плеер — можно было бы сделать вид, будто слушаешь музыку и ни сном ни духом не ведаешь, что происходит у тебя за спиной.

Звучит чей-то приглушенный голос, а потом бабушка Уин произносит:

— Сделай милость, солнышко. Тебе не трудно? Да всего понемножку. И налей мне еще, если не сложно. Грэм, поди-ка сюда, присядь. Где Кеннард? Фабиол, солнышко, будь добр, сходи посмотри, где Кеннард. Лорен, моя ненаглядная, не могла бы ты пересесть? Ты же знаешь, Кеннард вечно бубнит себе под нос, а я с этой стороны лучше слышу. Вот спасибо, храни тебя Господь, дорогая.

Он понимает, что нужно запастись терпением — может, у них речь пойдет о Софи, — но отчаянно трусит. Если его обнаружат, это финиш. А если выползти прямо сейчас — ну, может, покосятся, но упрекнуть-то его не смогут, потому как они только что здесь расселись. Если же помедлить, тогда станет ясно, что он специально подслушивал. К тому же рано или поздно родители его хватятся и пойдут искать, еще чего доброго начнут звать. Вот это будет полный абзац.

Он опасался, что после истории с Софи его будут держать за выродка или прокаженного, но пока все шло нормально. Если считать нормальными эти семейные сборища. Ему недавно приснилось, будто он входит примерно в такой же зал — и все умолкают, в ужасе глазея на отморозка, который имел наглость появиться среди родных после того, как обесчестил свою несовершеннолетнюю кузину. А он опускает глаза и понимает: все пялятся на него потому, что он абсолютно голый. На этом месте он проснулся.

По большому счету, все родственники, кроме Джеймса и Клары, держались как ни в чем не бывало. Возможно, ту историю просто замалчивали, как правительство замалчивает неудобные факты. Положа руку на сердце, он считал, что так проще для всех, в том числе и для него.

Не надо было надуваться лимонадом — пузырь уже лопается.

Задницей он случайно задевает спинку стула, от которого отделен занавеской.

— Ой, кто это там? — вскидывается бабушка Уин. — Там кто-то есть! — доносится до него ее крик.

Он выходит из-за шторы.

— Привет, ба, — говорит он, заливаясь краской.

— Олбан! — радостно восклицает бабушка Уин, протягивая ему руку.

На ней костюм лилового цвета и широкополая шляпа в тон. Собравшаяся вокруг нее стайка родственников приветственно кивает.

— Позвольте узнать, юноша, чем вы там занимались? — спрашивает бабушка Уин, поймав его за руку. — Смыться хотите? А? Планируете побег?

— Нет, я просто…

— Как жизнь, молодой человек? Прекрасно выглядишь. Элегантный костюм. Говорят, ты засел за учебу? Наслышана о твоих академических успехах.

— Все хорошо, — отвечает он, не зная точно, что сказать и стоит ли вообще отрывать рот.

— Рада слышать, Олбан, — говорит бабушка Уин и похлопывает его по руке, которую не отпускает. — Гляжу я на тебя — ты разобьешь не одно сердце, прежде чем остепенишься. Ведь так, Лорен?

— Точно, — поддакивает тетя Лорен, закуривая сигарету.

— О Лорен, умоляю, — тянет бабушка Уин со скорбной улыбкой.

— Прости, — отвечает тетя Лорен. — Забыла. — Она тушит сигарету в маленькой круглой пепельнице, которую носит в ридикюле.

— Олбан, голубчик мой, — говорит бабушка Уин, — надеюсь, ты потанцуешь сегодня со своей старенькой бабушкой? Это ведь тебя не затруднит, а?

Потанцевать? С ней? Она что, рехнулась?

— Конечно, ба, — говорит он вслух.

— Фабиол куда-то запропастился. Будь другом, принеси мне бокал шампанского.

— Конечно, ба.

— Ты такой милый! Пожалуйста, зови меня Уин.

— Хорошо, Уин.

— Ты просто ангел.

Хотя у женщин туфли на высоких каблуках, он оказывается выше большинства своих родственниц, с которыми приходится танцевать после ужина.

Бабушка Уин твердо намерена танцевать. Она переоделась — теперь на ней легкое красное платье. От нее пахнет лилиями. Ее глаза упираются ему в подбородок.

— Нет, серьезно, как твои дела, Олбан? — спрашивает она.

— Серьезно, Уин?

— Ты меня понимаешь.

— Дела, — начинает он, — хорошо.

— Преодолел свою маленькую слабость?

До него не сразу доходит, к чему она клонит. Маленькую слабость? Он чувствует, что наступил старой карге на ногу. От смущения прикусил язык. Начни он говорить вслух о Софи, а тем более с бабкой Уин, из глаз, того и гляди, хлынут слезы.