Иэн Бэнкс - «Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу

— Смотрю, потому что завидую, — с внезапной горечью признался Гайдн. — Смотрю с вожделением, потому что сам хочу быть таким же. Интересным, уверенным в себе, привлекательным для женщин. — Он пожал плечами. — Или для мужчин. Какая разница? — Досадуя на свое косноязычие, он покачал головой. — Только ты поверь: обычно, почти всегда, мне это по боку. Мне ничего не нужно, но от этого я не испытываю ни тоски, ни досады. По большому счету, мне и так неплохо; единственное, что портит мне жизнь, — это предрассудки и… и… тупость окружающих.

Закончив, он выдохнул, словно поставил точку. Жирную точку.

Олбан задумался над услышанным. Посмотрел на облака, плывущие над городскими огнями. У него за спиной ревел транспорт. Его взгляд остановился на Гайдне.

— Жесть, — только и сказал он.

— Надо понимать, ты мне… как бы это… посочувствовал. — Гайдн на мгновение покосился в сторону. — Если тебя это успокоит, я пробовал и с мужчинами. Это не твое собачье дело, и я не собираюсь вдаваться в подробности, но попытка такая была. Дело ограничилось поцелуями и… ну… прикосновениями… можно сказать, ласками. — Гайдн закрыл глаза, предаваясь воспоминаниям. — Это был самый позорный эпизод в моей жизни. — Он содрогнулся и посмотрел на Олбана. — А ты? — спросил он.

«Однако», — сказал про себя Олбан.

— Что я? — смутился он.

— Ты уверен, что выбрал для себя правильную ориентацию?

Олбан нахмурился.

— У тебя в семье репутация бабника, разве нет, братец? — продолжал Гайдн. — Но как знать? Пока сам не испробовал, ни в чем нельзя быть уверенным. Ты пробовал или нет?

— Ну, примерно как и ты, — признался Олбан, снова почесав в затылке. — Детские шалости. — Он засмеялся. — Черт бы тебя побрал, Гайдн, я ведь зашел еще дальше! Я тогда кончил. А еще было дело — взял в рот. — Он задумался. — Правда, без толку. Наверно, пьян был или неопытен. Ладно, проехали. — Олбан откашлялся. — Короче, пробовал. Но без особого успеха. Как и ты.

— Вот видишь, — вздохнул Гайдн.

Олбан цокнул языком:

— Давай еще по коньячку.

Они нашли полуподвальный ресторанчик, где было накурено, но не душно, — неподалеку от Дворца инвалидов, с видом на верхушку Эйфелевой башни, освещенную золотыми огнями, с прожектором, крутящимся на шпиле. Заведение оказалось идеальным, почти классическим. В углу, на небольшой сцене, даже играло джаз-трио. Спустившись по ступенькам в зал, Олбан едва сдержал смешок и стал крутить головой в поисках любителей джаза в черных водолазках и беретах.

— Париж есть Париж, — шепнул он Гайдну, направляясь вместе с ним к свободному столику.

Чтобы Гайдну было комфортно, он присмотрел им место поближе к вентилятору.

Минут через десять по тем же ступеням сошла она, одетая во все черное: удлиненная юбка, блуза и маленький жакет-болеро, отделанный блестками. Среднего роста, с приятно округлыми формами и длинными волосами темно-темно-рыжего цвета. У нее была неуловимо восточная внешность — того типа, какой можно встретить на всем пространстве от Стамбула до Токио. При взгляде на ее лицо даже пессимист признал бы, что оно способно остановить войну: изысканное, спокойное, безупречное. Олбан стал мысленно подыскивать для нее место в десятке «красивейших женщин, виденных лично». Точнее, он сразу включил ее в десятку, только не первым номером — верхнюю строчку уверенно занимала Кэтлин Тернер, которую он увидел в самолете, когда летел с отцом в Лос-Анджелес в возрасте шестнадцати лет, вскоре после того, как посмотрел фильм «Человек с двумя головами»; тогда он и дал себе зарок, что Кэтлин, какой она увиделась ему в тот день, навсегда останется в списке «К. Ж. В. Л.» первым номером.

Но сейчас этот зарок трещал по всем швам.

Она подошла к бару, заказала бокал красного вина и непринужденно оперлась на стойку, наблюдая за джазистами. Те сразу обратили на нее внимание, равно как и посетители ресторана — все без исключения мужчины и большинство женщин. Не прошло и минуты, как к ней подошел первый смельчак. Она скромно улыбнулась, подняла одну ладонь и отрицательно покачала головой.

Олбан еле оторвал от нее взгляд. Даже Гайдн не остался равнодушным.

— Чтоб я сдох, — вырвалось у него. — Ну и красотка.

Олбан сделал пару глотков и вернулся глазами к девушке. Отвергнутый поклонник уже сидел на месте, но вид у него все равно был довольный, даже блаженный. Олбан подумал, не попытать ли счастья. Фиг ли тушеваться: он свободен, она потрясающе хороша, и возможный отказ его почти не пугал. Чем черт не шутит! Нет, в самом деле, какого хрена: не подойти было бы просто невежливо. Но для этого придется покинуть Гайдна, пусть даже ненадолго. Это тоже не особенно-то вежливо.