— Какой, к черту, зоопарк среди ночи? Он наверняка закрыт, идиот! Вот, смотри, смотри! — Олбан сует ему под нос часы. — Полпятого утра, мать твою!
— Не может быть. У тебя часы идут по британскому времени, наверняка не перевел.
— Почему тогда в такси на часах время то же самое?
— Разуй глаза! Это счетчик.
— Говорю тебе, это часы. Давай спросим у водилы.
Он задает вопрос водителю, чье знание английского таинственным образом сошло на нет, как только он взял с них плату вперед.
— Что он там трендит?
— Откуда я знаю?
— А что ты у него спросил?
— Открыт ли зоопарк в пять утра.
— А он что?
— Ухмыляется и лопочет… Хрен поймешь.
Когда они приезжают к месту назначения, выясняется, что зоопарк наглухо закрыт, и они чуть не лишаются возможности сесть в то же такси, потому как Филдинг хочет выторговать скидку на том основании, что водитель наверняка знал время работы зоопарка и бесстыдно воспользовался их простодушным туристическим неведением, а потому должен быть немедленно сдан в туристическую полицию, если таковая существует, и Олбану приходится успокаивать и его, и водителя, который в конце концов соглашается отвезти их обратно в центр города, но только после того, как получает всю таксу сполна плюс грабительские чаевые, и это еще по-божески, потому что Филдинг внезапно начинает орать — и кидаться — на ближайшее цепное заграждение.
Еще раньше, а возможно, и несколько позже (мозги-то уже совсем спеклись) они совершают прогулку по всемирно известному парку Тигрового бальзама, катаются на всех аттракционах подряд и таращатся на разные причудливые и совсем извращенные живые картины, плакаты и диорамы, изображающие в ярком, пульсирующем цвете, почти не оставляющем простора воображению, череду крайне отвратительных пыток, которые ожидают тех, кто провозит в Сингапур наркотические вещества, или принимает их, находясь на территории страны, или же совершает другие противозаконные действия. Можно подумать, злые полчища демонов из местных верований соревнуются с придурками из различных правоохранительных ведомств Сингапура, чтобы определить, кто будет изобретательнее в зверствах, и такое соперничество отнюдь не радует, когда ты по самые гланды напичкан вредоносным коктейлем из самых запретных и невероятно сильных наркотиков, которые пока еще не полностью перекочевали в безопасное место — ха! — внутри тебя самого или твоего сообщника.
Они бредут и бредут в окружении кошмарных образов; слух оскорбляют крики (счастливые крики, совершенно точно счастливые крики) маленьких детишек и впечатлительных взрослых; а влажность просто невыносима, да еще с каждым шагом становится хуже, потому что вдоль аллей, среди цветов и кустарников, понатыканы разбрызгиватели, из которых бьет пар.
Повсюду буйное изобилие безумно яркой зелени; тысячи оттенков и диких цветочных всплесков покрывают каждую точку незабетонированной поверхности, взрывают асфальт изнутри. Олбану все хочется остановиться, чтобы получше разглядеть эту сказочно-чарующую флору, кое-что взять на заметку или сделать несколько снимков одноразовой «мыльницей», которую он специально для этого приобрел (на самом деле одним из двух фотоаппаратов, которые теперь имеются у него в распоряжении, ибо покупка первого совершенно вылетела из головы), но Филдинг все время его подгоняет, требуя сначала исчерпать все возможности увлекательных аттракционов, а уж потом разглядывать эти мелкие фиговинки. Олбан по всему городу чувствовал эту гигантскую, неуемную энергию роста и зелени, которая ломает цемент и бетон, захватывает каждый свободный уголок, каждую трещинку, каждый клочок земли размером с почтовую марку, словно бросая гневный упрек этому фанатично чопорному месту.
Они, можно сказать, застревают на водной катальной горке, откуда открывается прекрасный вид на гавань, доки и корабли, пришвартованные у пристани, стоящие на рейде и медленно уходящие под парами в каботажное плаванье — не иначе как в сторону острова Сентоза, который, думают они, ждет их к себе, а может, уже дождался. После водных процедур, многократно совершенных в конце аттракциона, одежда не становится ни на йоту мокрее, зато наступает желанная прохлада. В какой-то момент Филдинг не выходит из очередного виража, и Олбан убеждается, что его кузен заснул и храпит. В каком-то смысле это хорошо: значит, пора возвращаться в отель, но с другой стороны, ничего хорошего, потому что Олбан забыл, где они остановились, и вот уже часа два пытается вспомнить название отеля. Он обшарил все карманы, но не смог найти карточку-ключ; порылся в бумажнике и в карманах Филдинга, а последние полчаса придумывает отчаянные способы решения этой проблемы: например, просто подходить ко всем прохожим подряд и спрашивать, не узнают ли они его или Филдинга, не встречались ли с ними в гостиничном баре, у стойки администратора или, скажем, в ресторане, хотя он подозревает, что слегка переоценивает свои шансы на успех.
Читать дальше