Татьяна Догилева - Жизнь и приключения Светы Хохряковой

Я разрыдалась, сказала: «Согласна» – и убежала.

Прорыдала весь вечер, пришла Маня, которая все время присматривала за моим домом, я ей все рассказала, она тоже всплакнула. А потом строго сказала:

– Соглашайся. Не должен театр пропасть. Я сама туда все детство ходила и все спектакли до сих пор помню. Это было такое счастье для меня! И для других тоже. Ты вспомни, как дети ведут себя на спектаклях. Не хулиганят, не галдят, сидят и впитывают каждое словечко!

– Мне Антона жалко. Я его так люблю!

И мы опять заплакали.

Утром я отправилась в театр и практически уже не выходила из него. Только ночевать домой ходила. Антон объяснял, как руководить театром, где добывать деньги, как вести себя с начальством… и многое, многое другое.

Потом объявил меня И. О. художественного руководителя, и я потихоньку начала руководить.

Руководила я так:

– Антон Хуанович сказал сделать то-то, – и все бросались выполнять, потому что понимали весь драматизм ситуации. Антон почти не выходил из кабинета, лежал на диване при полном параде, но почему-то очень часто стал говорить по-испански. Я даже сначала не поняла, что это он со мной разговаривает, думала, сам с собою, пока он однажды не рассердился:

– Ты что, совсем ничего не понимаешь? Я попросил тебя приготовить чаю себе и мне.

– Не расслышала просто, задумалась.

Соврала я, чтобы не раздражать его, и пошла на кухню. Пока мы чаевничали, Антон заявил, что я должна подучить кое-что из испанского. Я даже не сопротивлялась. И он стал обучать меня некоторым фразам. Я быстро все запоминала. Потом он вдруг обрадовался какой-то своей мысли и сказал:

– А ты помнишь песню из «Кровавой свадьбы»?

Это у нас такой спектакль был. Антон иногда экспериментировал и ставил серьезные пьесы для старшеклассников. Спектакль был не очень понятен даже нам, но такой красивый, с такими обалденными куклами и музыкальным сопровождением, что год продержался в репертуаре с большим успехом. И мы там все пели по-испански. Антон написал нам испанские слова русскими буквами, а мы зазубрили и примерно знали, про что.

– Спой, Света! Ублажи старика!

Я песню хорошо помнила и спела. Антон был счастлив. Обнял меня и поцеловал. И я предложила:

– Раз вам так нравится, давайте я еще что-нибудь выучу.

И мы стали учить песни и баллады. Антон писал по-русски, но часто путался и переходил на испанский, я спрашивала, что значит это испанское слово и как оно произносится. Он объяснял, а потом вместе разучивали мелодию.

Очень нам обоим нравилось это, и я даже стала немного понимать Антона, когда он, забывшись, переходил на испанский. А Антон как-то приободрился, повеселел и даже стал иногда выходить и смотреть спектакли, но уставал сильно, и замечания артистам уже делала я. А потом у него в кабинете пела ему по-испански. Он жмурился от удовольствия, смеялся над моими ошибками и смотрел на меня с обожанием.

«Академия успеха» давно закончилась. Как и следовало ожидать, победил Ильдар Калганов. Мы с Антоном хохотали сильно, а потом Антон спросил:

– Мальчик, видимо, не совсем здоров?

– Больной на всю голову, – подтвердила я.

– Да нет, здесь, скорее, с душой проблемы, – задумчиво произнес Антон.

Но мне были по фигу проблемы Калганова, я руководила театром, учила испанские песни, пела их обожаемому мной Антону и искренне надеялась, что никогда больше не пересекусь с этим придурком.

Но пересеклась ровно через месяц. На собственном пороге. Я поздно возвращалась от Антона. И вдруг увидела, что на моем крыльце сидит какой-то заснеженный человечек. Бомжей я не боялась и поэтому грозно крикнула:

– А ну вали отсюда!

Человечек вздрогнул, быстро поднялся и сказал:

– Привет, Пепита!

У меня чуть ноги не подкосились. Это был Калганов. Я даже не смогла ничего ответить.

– Пусти в дом, замерз очень, больше часа тебя дожидаюсь.

Я быстро открыла дверь. В доме было тепло. Маня, умница, успела протопить печь.

Ильдар сразу прислонился к ней. Он действительно сильно замерз, и его срочно надо было спасать. Я приготовила чай с малиновым вареньем, подарком тети Люси, и вылила туда четверть стакана водки. Ильдар не мог оторваться от печки, и я сунула бокал ему в руки. Он выпил, и ему стало получше.

Я быстро сварила пельменей.

– Ешь, – сказала, и он уселся за стол.

Ел жадно, видно, был очень голоден. Я опять налила ему чаю и только тогда спросила:

– Чем обязана?

– Прячусь от отца!

– Другого места не нашлось?