Я, признаться, испугалась. Не часто мне приходилось присутствовать на таких откровенных и самозабвенных выяснениях отношений. Любопытно, что остальные сотрудники при этом чувствовали себя вполне комфортно: тренер по теннису, улыбаясь, обмахивался тетрадкой, бухгалтер, задрав на соседний стул ноги, подавала реплики как той, так и другой сражающейся стороне, причем, без всякого интереса, из чистого артистизма…
Вот ведь столько уже лет я здесь живу, а все еще отношения между людьми воспринимаю с типично российской обстоятельностью и серьезностью. Я абсолютно была убеждена, что после такой бурной сцены директор либо уволит заведующую культурным сектором, либо, по крайней мере, до конца жизни они не будут здороваться друг с другом…
Оторались…
Две девочки-секретарши принесли тарелки с сыром и творогом, с оливками, с салатами, расставили пластиковые стаканчики, нарезали хлеб… Все оживились, стали с удовольствием наполнять свои тарелки… Взъерошенный директор взял тарелку у дамы, с которой только что смертельно разругался, и спросил грубовато:
– Чего тебе положить, скандалистка?
– Положи сыра, – ответила она нехотя. – Подожди… он двадцатипроцентный? Не надо. Творога и оливок…
А минут через двадцать, когда уже все расходились, перешучиваясь и перебрасываясь репликами, я заметила, как она же, проходя мимо директора, ущипнула его за мягкое место и пропела: «Дудэле ты мой, неплохо, чтоб ты знал…» – строчку из дурацкой песенки…
И я уже не удивляюсь, только усмехаюсь, наткнувшись на объявление, наклеенное на дверях русского культурного центра: «Жарко…» – и номерки телефонов. Кто хочет возразить?
А вечером мне звонит приятель, и, среди прочих новостей, сообщает: объявлена финальная встреча КВН. Сборная Израиля против сборной мира. Встреча, разумеется, проходит на русском языке, потому что в команду Израиля входят одни только русские евреи, а в мировую сборную – русские евреи из Германии, Америки, России, Австралии и Новой Зеландии.
– Я думаю, наши их побьют! – уверенно говорит мой приятель.
1996 г.
«А не здесь вы не можете не ходить?!», или Как мы с Кларой ездили в Россию
Эмиграция, плаванье в океане, все дальше от берега, так что мало по малу покрываешься серебристой чешуей, с залитыми водой легкими; с незаметно выросшими жабрами; эмиграция, превращение в земноводное, которое в состоянии еще двигаться по земле, но уже мечтает о том, как бы скорей окунуться в воду…
Борис Хазанов «Жабры и легкие языка»
Семь лет – как время-то бежит, страшно подумать! – семь лет я здесь обливаюсь потом с апреля по октябрь, с октября же по апрель трясусь в промозглой сырости, свитера сушу на переносной батарее.
А в Россию – ни ногой. Года четыре назад, правда, сунулась было на недельку, в составе израильской делегации на Международную книжную ярмарку, но в панике бежала: я, как выяснилось, забыла размеры государства, обалдела от ширины улиц, высоты зданий и деревьев. К тому же, друзья задавали идиотские вопросы – правда ли, что я в субботу не езжу на машине? – тоном, в котором слышался деликатный ужас.
Кроме того, на ярмарке, в израильский павильон, где я должна была с утра до вечера отвечать на вопросы граждан, забредало немало сумасшедших и самых разнообразных чудиков.
Один, с папочкой подмышкой, – военная выправка – строго спросил:
– Вы где живете?
– В Иерусалиме.
– Ага! – воскликнул он деловито, вынимая папочку. – Очень хорошо. У меня к вам поручение. Я кадровый военный, всю жизнь пишу детские стихи. Вот тут двадцать семь стихотворений, итог творческого труда моей жизни. Вы передадите в издательство, чтоб они там перевели эти стихи на санскрит.
– Вам, по-видимому, не сюда, а в соседний павильон, – сказала я. – В Израиле говорят на иврите.
– Это неважно! – ответил детский военный поэт. – Я и имел в виду этот… ну, туземный их язык. Хочется быть полезным своей стране.
…Другой тип, сдержанно-агрессивный, с белым бобриком на затылке, аккуратно подкрался ко мне сзади, тихо спросил, указывая на еврейский календарь в руке:
– Скажите пожалуйста, вот это – что значит?
– Это календарь, – ответила я доброжелательно. – Еврейское летоисчисление.
– Нет, вот это. – в его голосе слышался азарт, вкрадчивый восторг и сжатая в пружину ненависть. – Вот эта дата: пять тысяч семьсот пятьдесят третий год. Что это значит?
Я взглянула ему в глаза. Сразу все вспомнила, от чего уже отвыкла: остановку троллейбуса на улице Милашенкова, всю обклеенную воззваниями «Памяти», газетенку «Пульс Тушино», чугунные лица таможенников в Шереметьеве.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу