Дина Рубина - Ручная кладь

– А как ему удавалось турок охмурять? Везучий был? Она задумалась.

– А что такое везение, если подумать? Энергичный он был, талантливый и, надо полагать, чертовски обаятельный человек... Представьте эту тьмутаракань году в 1870-м. Сидел здесь турецкий чиновник, какой-нибудь Селим-эфенди, и выдавал фирманы на покупку земельных участков тем, к кому душа лежала. Вот и ездил к нему архимандрит чаевничать, и подарки посылал – эфенди, понимаете, имел слабость до «чай-москоби». И что забавно: землю здесь купить мог только местный житель. Поэтому все оформляли на подставных лиц. Для архимандрита Антонина Капустина землю покупал еврей Яков Леви, а для католиков – еврей Ротисбон.

– Да, забавно, – отозвалась я. – Мог ли тот и другой покупатель представить, что лет через сто...

– Что ж вы не заходите?! Мы обернулись. До назначенного времени оставалось еще минуты две, но игуменье, верно, доложил уже о нашем появлении кто-то из монахинь.

– Матушка!

Моя приятельница торопливо загасила сигарету и поднялась.

Об игуменье она рассказывала давно, и все удивительное, все какое-то не «сановитое»: работает на токарном станке, мастерит изумительной красоты шкатулки из пальмового дерева и ливанского кедра, дивно их расписывает. А среди окрестных арабов прозвище имеет: «Матушка-молоток», потому как однажды ночью, спасая жизнь, отбивалась молотком от забравшихся к ней воров, то ли наркоманов в поисках денег, то ли искателей настоящей поживы – в монастыре все же много икон в золотых окладах. И отбилась, хотя от страха чуть не померла и, как рассказывала Кире, усмешливо понизив голос, «рубашку всю обмочила».

– Давайте я вас познакомлю, – предлагала мне Кира. – Матушка, она простая, и человек очень приятный и интеллигентный.

Признаться, до этой встречи я была совсем далека от православных священнослужителей, как, собственно, и от служителей всех иных конфессий. И сейчас, глядя на троекратно целующихся игуменью и гостью, вспоминала, как в Домодедово, ожидая вылета, случайно подслушала разговор трех монашек за моей спиной.

Те обсуждали уровень компьютеризации общества. Одна заметила, что проповеди подросткам надо бы по sms посылать. И все три весело засмеялись. Это был рейс в преддверии Пасхи, сплошь паломники – еще свежие, напряженные в ожидании. То ли дело на обратных рейсах из Святой земли: измученные борьбой за место в очереди в Храм Гроба Господня и многочасовым ожиданием Благодатного огня, они источают усталый запах ладана, пота и мыла, какое выдают в дешевых гостиницах, монастырях и странноприимных дворах Старого города.

И как же с нею здороваться, вдруг подумала я, – руку жать? Не целоваться же с бухты-барахты? Или это принято?

Игуменья обернулась ко мне. Первое впечатление: очень бледна. И, пожалуй, нездорова. Круглое одутловатое лицо, седые высокие бровки, очки, белый апостольник на голове...

– Я же вас жду, – сказала она просто. И – полная, в просторной, парусящей на ветру рясе, каким-то бабьим жестом поправляя апостольник – повела показывать свои владения.

Минут пять, пока они оживленно перебирали новости и общих знакомых, я шла следом, поглядывая по сторонам, оборачиваясь и временами закидывая голову к бесслезному неподвижному небу. Летом оно замирает над Масличной горой в жарком бездонном обмороке. Я вспомнила о здешнем обычае времен царицы Елены и императора Константина: церкви на Святом Елеоне строили без куполов, с разверстыми над головой небесами.

Угодья монастыря напоминали большую деревню.

Разбросанные всюду каменные постройки, пристройки, сторожки и сарайчики-мазанки перемежались внушительными зданиями монастырских покоев, великолепным храмом византийского стиля, с куполом в двадцать четыре окна, часовней, трапезной, библиотекой. И главное, над всем парила красавица колокольня, в точности средневековая кампанилла где-нибудь в Болонье или Флоренции – недаром строили ее итальянские мастера.

Она высится над всей окрестностью, да и над всем Иерусалимом, в осенние и весенние дни пересчитывая и собирая вокруг себя целый вихрь тревожных облачных масс, и всегда небо над ней являет центр драматической композиции, на закате вопяще-багровой, с черными помарками низко летящих птиц.

По пути нас сопровождали несколько разнокалиберных и разнопородных собак, а из-за какого-то забора – мы даже отшатнулись – грянул свирепый лай двух цепных псов, что бросались и бросались на забор, и рычали, и бесновались нам вслед.