Дина Рубина - Старые повести о любви (Сборник)

– Дай-ка и мне сигарету, – попросил я.

– На, кури... Будешь потом своей девочке рассказывать, как курил с уголовной рожей.

Я промолчал на это, закурил и раскрыл папку с делом.

– Ну что, опознала она стекляшки? – словно невзначай спросил Сорокин.

– Нет, Юра... Путается. Говорит, вроде мои, а может, не мои.

– Дура, – спокойно отреагировал он, – Если б ей этот хрусталь дорого достался, каждую вазочку наизусть бы помнила.

– То-то тебе он дорого достался.

Он усмехнулся и вытянул ноги почти до противоположной стены камеры. Я еще раз взглянул на фотографию в деле Сорокина: он возле серванта в ограбленной им квартире показывает, где стояли три хрустальные вазы, те, что успел забрать. Выражение лица на фотографии странное, необычное для него – тупое и покорное, как с перепоя.

– Нет, Саша, я тебе и в прошлый раз говорил: надоело... Ей-богу. Я здесь целыми днями про жизнь думаю...

Старая песенка. Думает он.

– Ну и что ты думаешь о своей жизни?

– Работать буду... Как выйду, пойду вкалывать, на вечерний поступлю. Жизни жалко. Отца жалко.

Отца ему жалко. Сказки Арины Родионовны.

– Ну, смотри, Юра... Я могу помочь с работой.

– Буду на тебя надеяться. А куда бы, например, можно? – полюбопытствовал он.

– Ну... посмотрим... – я замялся и вдруг сказал: – В метрострой хотя бы. Там люди нужны.

Он кивнул и затянулся сигаретой. Слишком он был спокойным и веселым, Юра Сорокин. Легко и подробно рассказал все, как было. На каждом допросе охотно добавлял новые подробности. И это настораживало. На забубенную башку Сорокин похож не был.

Я вспомнил, как началось для меня дело Сорокина. После обеденного перерыва встретился на лестнице Сережа Темкин и сказал:

– Беги, торопись в объятия. Там тебя раскрытая кража дожидается. Здорро-овый такой амбал! Рецидивист, Юрий Сорокин. При задержании так меня звезданул – до сих пор звон в ушах.

Я вошел в кабинет и увидел Сорокина. Он сидел и писал, неловко бряцая по столу наручниками. Гришка Шуст молча поднял на меня глаза и кивнул в его сторону.

– Знаю уже, – сказал я. – Ну что, Юра, ты, оказывается, на милиционеров бросаешься!

Он поднял голову от бумаги, внимательно посмотрел на меня и молча продолжал писать.

Потом рысцой в кабинет забежал пострадавший, Рафик – черные глазки, сухонькие ручки, черные брючки-клеш и под ними нечищеные строительные ботинки.

Он подскочил к Сорокину и затараторил гортанно:

– Юра! Ну, тпер всю жизн будт твой благодарнст, что ты мне обокрал!

Сорокин лениво поднял на Рафика глаза и сказал спокойно:

– Отойди, трещотка...

Рафик работал на строительстве. В ту субботу жена выдала ему рубль на парикмахерскую, а сама побежала в ГУМ, потому что соседка справа, у которой сестра работала в ГУМе уборщицей, сообщила, что в субботу там выбросят какой-то дефицит. Шел, значит, Рафик с рублем по двору, и попался ему навстречу полузнакомый знакомый Юра, то ли когда-то жили по соседству, то ли где-то работали вместе, сейчас уже и не упомнить. Во всяком случае, он знал Рафика по имени и попросил у него рубль. Так и сказал.

– Рафик, – сказал, – дай рубль. Выпить надо.

Рафик признался, что рубль у него есть, но жена дала его на парикмахерскую, чтобы Рафик постригся и не ходил патлатым, как шайтанка, потому что жена его такого видеть уже не может. Знакомый Юра посоветовал жену вместе с парикмахерской послать куда подальше, и пообещал постричь Рафика, как в Париже, и даже достал из кармана пиджака маникюрные ножнички, чтобы Рафик не сомневался. Тот согласился, рубль вынул, и они пошли в магазин, а по пути встретили еще одного знакомого, имени которого Рафик припомнить сейчас не может.

На пустыре, за ларьком по приемке стеклотары они выпили, и все было хорошо, разговор шел интересный. А потом Юра попросил напиться. Ну, просто напиться. Воды.

В этом месте Рафик оборвал рассказ, опять скакнул черным галчонком к огромной спине отвернувшегося Сорокина и затараторил:

– Вот, Юра, какой ты мне благодарнст дал... Как в мой квартир вода напилса.

Итак, Рафик привел друзей домой, дал им напиться, а сам признался, что хочет вздремнуть, и прилег на диван, в столовой. Юра и друг с позабытым именем не стали ему мешать и сразу ушли. Это Рафик помнит точно. Он прилег на диван, а в прихожей хлопнула входная дверь и все затихло.

Соснул Рафик хорошо, часика три. Разбудила его собственная разъяренная супруга. Рафик долго не мог понять, в чем дело, потому что жена, вцепившись в те самые патлы, для которых утром был выдан рубль, колотила мужнину голову о валик дивана и исступленно кричала: