Дина Рубина - Холодная весна в Провансе (сборник)

Я распростерлась на лежаке, накрыла лицо шляпой и сквозь ее густую черную вязку стала смотреть в небо, пытаясь представить себе первые минуты, те самые первые минуты, когда осиротевшая душа в смятении оглядывается окрест, еще не зная – куда лететь, еще не веря, что не привязана больше к этой земле, к этому морю, этим старым домам и деревьям...

– ...Ну и отдайте уже им этот их Восточный Иерусалим, ради бога, – говорила по-русски одна из женщин. – Не понимаю: люди гибнут чуть не каждый день...

– А Миша говорит – им только отдай одно, они тебя самого захотят слопать... мусульмане же... У них же совсем другие ценности. Ты вот пошлешь своего Володьку кого-то взрывать?...

– Свет, разотри мне спину хорошенько, а?...

Сквозь сеточку шляпы я изучала небо, пытаясь различить невидимую дорогу, по которой сейчас отправлялись ввысь души нескольких иерусалимцев...

Мало-помалу мое тело размякло, отяжелело, душа закружилась в медленном хороводе, устремилась ввысь, разогналась...

Наверное, я продремала минут двадцать. Проснулась под ленивый разговор все тех же теток – судя по звукам, они собирались уходить...

– Лен, слышь... – говорила одна, шелестя газетой и пакетами, – а эти старички, ну прям как дети... Один вчера подходит ко мне после ужина и говорит: – Светочка, я совершенно одинок, болен и стар. По мне некому плакать, меня некому жалеть. Я это к тому, – говорит, – что если вам нужно кого-то убить, вы можете располагать мною полностью...

Ее подруга рассмеялась и что-то ответила – уже неразличимо... Они уходили все дальше... Время от времени кто-то шлепал по воде, перебрасываясь словами... Двое подростков, судя по ломким голосам, остановились на минуту, горячо что-то доказывая друг другу на иврите.

– ...Ты не понимаешь! Слушай, это такой материал, из натуральных клеток, что выращиваются в пробирках, мне папа объяснял, – из области высоких биотехнологий, – за ним вообще будущее!

Я все лежала, не в силах расстаться с шумом прибоя, с быстро и цепко охватывающей берег прохладой... ощущая глубокий безмолвный покой, представляя, как позже, в полутемной комнате мой пес – моя бессловесная душа – вспрыгнет на кровать и привалится к боку, вслушиваясь в биение моего нервного сердца.

Наконец стало совсем прохладно. Я стянула шляпу и села на лежаке.

Солнечный диск продолжал опускаться, наливаясь пунцовым, море вытягивало из глубин к поверхности синие и фиолетовые тени; откуда-то набежали ребристые длинные облака и, напоровшись на раскаленный шар солнца, вдруг выхлестнули в небо длинные языки огня...

Непомерно огромное солнце опускалось в море. Оно уже коснулось сизых волн и даже слегка огрузло. Несколько мгновений казалось, что этот посторонний предмет на горизонте не имеет отношения ни к небу, ни к морю, ни к людям, ни к тому, что происходит на этой планете. В страшном одиночестве солнце несколько мгновений выпукло стояло на воде... и сразу же неудержимо, обреченно стало тонуть, выплескивая в облака кипящие алые отсветы, как бы взывая о помощи, помощи и поща...

...Утонуло... И минут пять еще облака медленно тлели над темно-фиолетовой бездной.

Наступившие сумерки уже дрожали в небе птичьими клевками первых слабых звезд. Подол моей юбки давно просох... И на берегу не осталось ни души...

Наконец я поднялась, тщательно ладонью отряхнула от песка ступни, надела сандалии и стала подниматься по ступеням к набережной.

Вдруг ливанул дождь – короткий и шумный, почти небывалый для этого времени года.

Я выбралась к шоссе, подняла руку и довольно быстро поймала такси, легко сговорившись с водителем на четвертак – до центральной автобусной станции.

По пути он свернул на улицу Алленби, где уже зажглись фонари, и когда мы остановились на светофоре, я увидела Габи, запирающего аптеку и одновременно беседующего с последним посетителем.

Таксист вдруг выглянул в окно и заорал:

– Габи, что слышно, Габи? – вопрос, на который здесь подробно не отвечают, возможно, потому, что в каждую следующую минуту слышно что-нибудь новенькое.

Продолжая улыбаться последнему за день клиенту прекрасной стороной своего лица, Габи обернул к нам другую, искореженную ужасом, помахал рукой, что-то хотел сказать, но тут выпал зеленый, и мы рванули дальше.

– Мой армейский друг, – сказал таксист, – видела, как отделали его в Ливане? И вот, усмешка судьбы, что ты скажешь: Габи на войне выжил, а девушка его, такая славная девушка, взяла и умерла.

– От чего? – спросила я.