Паскаль Киньяр - Лестницы Шамбора

В Центральном парке диском фрисби ему поранили лицо. Рассеченная губа кровоточила. Он взбудоражил рынок мелких форм антиквариата, продавая и перепродавая направо и налево.

– Продавайте еще, – приказывал Эдуард Пьеру.

– Это уж слишком, месье. Рынок просто обвалится.

– Прикиньте, нельзя ли создать какие-нибудь инциденты на таможнях.

– Так поступать нехорошо.

– Я вас не спрашиваю, хорошо это или плохо. Найдите средство. Придумайте, как это устроить.

– Я, конечно, сделаю, как вы хотите, месье, но категорически с вами не согласен.

– А мне и не требуется ваше согласие. Сел играть с шулерами, умей жульничать сам. На кон поставлена судьба моих коллекций. Лично я исчезаю на две недели в Токио. Здесь я незаметен. Там я нанесу ему удар, но никому не позволю прийти к нему на помощь. Я нанесу ему удар в Европе, я нанесу ему удар в Индии, а он в это время будет со страхом ожидать западни в Нью-Йорке. И в конечном счете я прикончу его в том месте, о котором он в жизни не догадается: на его собственном поле, в Киото и в Ниихаме. Он обречен. Он не сможет воевать на два фронта. Вряд ли ему удастся отразить мои атаки одновременно в разных местах, на расстоянии многих тысяч километров.

В Нью-Йорке он увиделся наконец с князем де Релем, поверенным в делах Маттео Фрире. Тот хотел вступить в переговоры. Эдуард отказался. Тогда князь объявил, что готов продаться. Эдуард отказался и от этого, но намекнул, что всегда может предоставить заем и что он ищет квартиру в Париже. В ответ князь попросил у Эдуарда место Пьера Моренторфа. Эдуард категорически отверг такую возможность.

Эдуард положил телефонную трубку. Ему не удалось связаться с Лоранс. А он как раз был проездом в Париже. И только что опоздал на римский самолет. Тогда он решил наведаться к Розе, в ее двухэтажную квартирку, ключ от которой дала ему Лоранс: вдруг она еще там? Или хотя бы оставила ему какую-нибудь весточку. Он надеялся, что Лоранс, посредством телепатии, догадалась, что он близко, и ждет его.

Но в квартире никого не оказалось. На столе в вазе догнивал букет зловонных, совершенно неузнаваемых цветов. Скорее всего, останки коричневых штокроз. Или жалкие фантомы пунцовых далий. Вода в вазе помутнела и превратилась в зеленоватую, вонючую слизь. Он вывалил все это в кухонную раковину, опростал вазу, положил ее на бок и открыл кран. Вонь стояла невообразимая. Он поднялся в спальню. Запихал в сумку все рубашки от Hilditch, которые ненавидел и которые подарила ему Лоранс.

Спустившись по черной лестнице, он вышвырнул рубашки от Hilditch в помойку, прошел вверх по улице Сент-Андре, купил на рынке Бюси горсть черешен и зашагал по улице Бурбон-ле-Шато в сторону Сен-Жермена, поедая на ходу теплые ягоды. Вдруг на улицу выехал грузовик, и ему пришлось перейти с мостовой на узенький тротуар перед рестораном «Л'Эшоде». Занавеска, прикрывавшая лишь нижнюю часть окна, позволяла заглянуть в зал. И поверх этой занавески он увидел Лоранс, обедавшую в обществе Маттео Фрире.

Он в ужасе отшатнулся. Потом снова ринулся к окну: Лоранс, подняв руки, поправляла высокий узел волос. На ней была та же одежда, что и в день их знакомства, – длинная широкая юбка из желтого хлопка и серая шелковая блузка. Он пошел прочь.

– Цены на черепаховый панцирь подскочили до девяти тысяч франков за кило, месье. Придется закрывать лавочку. Мне даже не на что нанять подмастерье.

Эдуард только что спросил консьержа-ремесленника, охранявшего блок зданий у площади Бастилии, на каком этаже живет Пьер; в правой руке он держал коробку с тортом. Когда он подошел к облупленным строениям, в одном из которых обитал Пьер Моренторф, ему вдруг почудилось, что он во Флоренции, в двух шагах от мастерской Антонеллы. Войдя в подъезд, он чуть не задохнулся от жуткого черепашьего запаха. Жан Лефлют был «панцирщиком» и работал, судя по его словам, для Boucheron, для Cartier, для Van Cleef. Это был грузный шестидесятилетний мужчина с густым ежиком седых волос. Жан Лефлют был болтлив и полон горечи. Он жаловался на скуку: эта убогая жизнь среди черепаховых гребней с бриллиантовыми инкрустациями и роскошных оправ для очков доведет его до могилы. Эдуард Фурфоз предложил Жану Лефлюту работать на него. Разговаривая, он медленно подошел к котенку, забравшемуся на полку. Эдуард погладил его. Шелковистый хвостик котенка наполовину прикрывал фигурки из черепашьего панциря, представлявшие собой средневековых музыкантов – две виолы и лютня. Он отодвинул котенка в сторону. Музыканты не продавались. Он попрощался с Жаном Лефлютом, пересек внутренний двор. Шел дождь.