Джон Апдайк - Кролик разбогател

Когда он вспоминал об этих поездках за город, ему всегда казалось, что он поднимался вверх к океану, словно ехал к огромной голубой горе. Иногда вечером, перед тем как заснуть, он слышал шепот матери: «Хасси!» Теперь, став богатым, он понимает, что это были выезды бедняков, кончавшиеся тем, что они обгорали на солнце и у них расстраивался живот. Папа любил оладьи и крабов и тушеные устрицы, но стоило их поесть, как его начинало рвать. После того как модель «А» была поставлена в гараж, а маленькая Мим уложена в кровать, Гарри слышал, как в дальнем углу двора блевал отец. Но он никогда не жаловался — ни на рвоту, ни на свою работу: ничего тут не поделаешь, так уж на роду написано, только одно повторяется регулярнее, чем другое. Итак, Кролик ни разу не отдыхал на курорте, когда впервые приехал в этот коттедж, который Фред Спрингер купил под конец своей жизни — после того как благодаря лицензии на продажу «тойот» стал уже не просто торговцем подержанными машинами, после того как его единственная дочь вышла замуж и повзрослела. Гарри и Дженис обычно приезжали сюда на неделю — погостить. Места здесь было совсем мало, и в отношениях быстро возникала напряженность — притом Нельсон, весь искусанный мошкарой, после первого же дня принимался ныть. Когда же старик Спрингер умер, Гарри стал тут хозяином и наконец понял, что природа — это не только нечто такое, что пробивается сквозь трещины тротуаров и держит фермеров безвылазно в захолустье, но это эликсир, роскошь, которую в наш нечистый век счастливчики могут купить, огородить и поддерживать в чистоте. Конечно, этот пятикомнатный, крытый темной дранкой коттедж, который мамаша Спрингер сдает в аренду на все лето, кроме трех недель августа, и, если удается, снова сдает на охотничий сезон, не идет ни в какое сравнение с островерхими особняками, охотничьими домиками и курортными отелями, которых полно в округе и которые либо постепенно приходят в упадок, либо сносятся строителями; но позади коттеджа — два акра леса, у него свой причал с лодкой, что дает Гарри возможность устраивать свою жизнь по выбору, как, скажем, выбирают блюда в меню или лоснящийся фрукт в вазе. Здесь, в Поконах, еда, физические упражнения и сон не вытеснены на задворки, а занимают весь день, становясь чем-то безмерно важным. Запах свежего кофе встречает его, когда он шагает к дому, еще мокрый после купания; утренний туман проникает поцелуем сквозь заржавевшую оконную сетку; день за днем он видит Дженис все в тех же теннисных шортах, из которых торчат загорелые ноги, и в черной майке парня; на перилах веранды сидит синяя сойка и при его приближении перелетает на другое место; гладкий камень в розовых прожилках поддерживает дверь наверху, у которой отлетела задвижка; горки глины и сорняков высятся там, где вбиты свежие столбики. Гарри любит здесь все и уже не впервые за свою жизнь старается привести себя в состояние гармонии с переплетением простых фактов, из которых состоит его существование и которые от рождения заложены в нем. Можно же, наверное, жить хорошо.

Он старается не налегать на джин и закуску. Он плавает, и слушает воспоминания мамаши Спрингер за утренним кофе, и каждый день ездит с Дженис в поселок за покупками. По вечерам они втроем играют в безик при ярком свете напольных ламп со штативами. Он не любит удить рыбу и не очень любит играть с женой в теннис против одной из пар, которые, как и они, могут пользоваться кортом для домовладельцев — старым прямоугольником из глины среди сосен, с закраинами, бурыми иглами, и с провисшей, точно мокрое белье, проволочной оградой. Дженис ведь каждый день практикуется в «Летящем орле», и рядом с ее сильным, грациозным телом он чувствует себя нескладным и неуклюжим. Мяч летит к нему с такой яростью, что его ракетке не справиться с ним. На черной майке Дженис выгоревшие буквы — «Филадельфийцы», эту майку он купил Нельсону в одну из их поездок на Стадион ветеранов, и парень оставил ее, когда уехал в Кент, а Дженис, молодясь, обнаружила майку и присвоила. Типичная ситуация: парень вырос и стал для него угрозой и трагедией, а для нее — оправданием, чтобы взять майку. Кстати, Нельсон в нее сейчас и не влез бы. А на Дженис она сидит отлично, — Кролик чувствует, что она рядом, видит краешком глаза, как она двигается свободнее, чем он, смуглая женщина среднего возраста, с коротко остриженными волосами и подпрыгивающими пейсами. Мяч всякий раз дугой отлетает от ее ракетки, а Кролик либо слишком сильно ударяет по нему, либо, стараясь, как она говорит, «ласково послать» его, отправляет прямо в сетку.