Джон Апдайк - Кролик разбогател

Ему уютно сидеть в своей запертой и отлично собранной машине, за стеклами которой, словно в немом кино, разворачивается панорама достопочтенного города Бруэра. Кролик едет по шоссе 111 вдоль реки к Западному Бруэру, где он жил когда-то с Ушлым, затем пересекает реку по мосту — продолжению Уайзер-стрит, — недавно переименованному в честь какого-то покойного мэра, хотя никто этот мост так не называет, затем, чтобы избежать пешеходной части с фонтанами и березками, которые проектировщики решили насадить вдоль двух самых длинных кварталов Уайзер-стрит с целью подновить центр (смех, да и только: насадили в два раза больше деревьев, чем требовалось, считая, что половина погибнет, а деревья почти все прижились, так что теперь в центре города образовался настоящий лес, где уже не раз совершались ограбления и где теперь спят алкаши и наркоманы), Гарри сворачивает налево, на Третью улицу, проезжает несколько кварталов, где попадаются особнячки — и в каждом втором кабинеты офтальмологов, — и выскакивает на главную артерию, пересекающую город по диагонали и именуемую Эйзенхауэр-авеню, на которой в этом районе стоят старые фабрики и железнодорожные депо. Железные дороги и уголь ведь и создали Бруэр. Теперь в этом городе, некогда четвертом по величине в Пенсильвании, а ныне перешедшем на седьмое место, то и дело попадаются здания — памятники исчерпанной энергии. Высокие стройные трубы, которые уже полвека не дымят. Фонари на литых чугунных столбах, которые не зажигались со времен Второй мировой войны. Вся нижняя часть Уайзер-стрит отдана под продажу товаров по сниженным ценам, и единственное новое заведение на ней, большущее строение из белого кирпича без окон, — похоронная контора Шонбаума. Бывшие текстильные фабрики, отданные под продажу одежды по удешевленным ценам, пестрят веселыми, наспех сделанными объявлениями — ФАБРИЧНАЯ ЯРМАРКА — и плакатами: Здесь доллар все еще доллар . Эти акры мертвых железнодорожных путей и депо, где лежат горы колес и стоят пустые товарные вагоны, торчат в сердце города, точно огромный ржавый кинжал. Все это было создано в прошлом столетии теми, кто сейчас кажется нам гигантами, в период бурного внедрения в жизнь железа и кирпича, которые и по сей день определяют облик этого города, где единственные новые здания — похоронные конторы и казенные учреждения, биржа безработных да призывной пункт.

За железнодорожным депо и подземным переходом у Седьмой улицы, который затопило вчера ночью, Эйзенхауэр-авеню круто поднимается вверх среди плотно сбитых основательных домов, построенных рабочими-немцами на свои сбережения и ссуды от кредитных товариществ, — нашествию алюминиевых навесов и обшивки из искусственного камня не поддались лишь веерообразные цветные витражи над дверьми; поляков и итальянцев теснят тут черные и латиноамериканцы — в юности Гарри они селились в нижней части города, у реки. Темнокожие парни, думающие на своем языке, пялятся теперь с треугольных каменных крылечек старых бакалейных лавчонок на углу.

Исчезнувшие белые гиганты, заполняя соты Бруэра, дали улицам, что пересекают Эйзенхауэр-авеню, имена фруктовых деревьев и времен года: Зимняя, Весенняя, Летняя, а вот Осенней улицы нет. Двадцать лет назад Кролик жил три месяца на Летней улице с женщиной по имени Рут Ленард. Там он зачал дочь, которую видел сегодня, если только это его дочь. Ни от чего никуда не уйдешь — твои грехи, твои потомки настигают тебя… Теперь в дискотеках звучат «Большие пчелы», где поют белые мужчины, а кажется, что это черные женщины. Звучит «Выживай» с грохотом и странным гортанным подвыванием, — песня, обычно сопровождающая появление на экране Джона Траволты. Кролик по-прежнему считает его этаким отличником из класса мистера Коттера, но прошлым летом Сосдиненные Штаты какое-то время на сто процентов находились во власти его обаяния, каждая девчушка младше пятнадцати мечтала о том, чтобы засесть с бывшим отличником на заднее сиденье машины, припаркованной в Бруклине. Кролик представляет себе собственную дочь на заднем сиденье «короллы», обнажившую ноги до пупа. Интересно, думает он, волосня у нее такая же рыжая, как у матери, или нет. И этот холмик, в котором сокрыто все нежное естество женщины, находится на расстоянии лишь какого-то дюйма от уродливого пениса с голубыми венами, висящего, как сосиска на крючке. Глаза у девчонки голубые — как у него. Чудно подумать, что он произвел влагалище путем тайного послания своих генов, переданного через все эти многолетние проникновения и изъятия по каналам крови растущего и живого организма, который продолжает жить. Нет, лучше об этом не думать, такие мысли лишь напрасно излишне возбуждают его. Как и некоторые мелодии.