Эмилия Прыткина - Темная сторона Солнца

– И после этого ты все-таки женился на Гоар? – спросила Анна.

– А что мне оставалось делать? Не мог же я опозорить ее? Все соседи знали, что я пришел просить руки младшей дочери Вардитер. Знаешь, какие тогда были времена?

– Что было дальше?

– Во время нашей свадьбы, которая состоялась спустя месяц, твоя мать молча прошла мимо, села напротив и весь вечер сверлила меня взглядом. Представь мое состояние, Арев. Ты на собственной свадьбе, рядом с тобой девушка, которая через несколько часов станет твоей женой, все вокруг поздравляют тебя и веселятся, а ты дрожишь от страха каждый раз, когда Карине поднимается, чтобы сказать тост, потому что не знаешь, что она скажет. Но все обошлось. Карине пожелала нам долгих лет жизни и здоровых детей. Зимой она уехала отдыхать в санаторий, а когда вернулась, все обратили внимание на ее округлившийся живот. И снова я дрожал от страха, потому что чувствовал, что это мой ребенок. Гоар плакала, Вардитер причитала, что Карине опозорила нашу семью, и даже Карен, который никогда не повышал голос, однажды схватил ее за плечи и пригрозил, что если она не назовет имя негодяя, то он сам найдет его и прирежет, как паршивого барана. Карине подняла глаза и спокойно ответила: «Это мой ребенок и больше ничей».

– А ты? Ты не пытался с ней объясниться?

– Она не хотела со мной разговаривать. Вскоре забеременела Гоар. Боясь, что твоя мать наболтает сестре лишнего, я запретил Гоар разговаривать с ней. И лишь однажды, за пару месяцев до вашего с сестрой рождения, мы столкнулись на базаре. Карине стояла возле цветочника и выбирала белые нарциссы. Я подошел к ней и поздоровался. Она буркнула что-то и продолжила свое занятие, будто мы не были знакомы. Я молча наблюдал за ней, не зная, что сказать. Мне хотелось упасть перед ней на колени и молить о прощении. Молить, пока она не простит, но злость, которая все еще бурлила в моей душе, оказалась сильнее. Я повернулся и пошел прочь. «Артур, – окликнула меня она и улыбнулась. – Не бойся, Артур. Я никому не скажу. Никогда. Ничего». Больше мы с ней не виделись. Когда она сделала… – Голос Артура дрогнул, и он достал из пачки очередную сигарету. – Когда она убила себя, я почувствовал невероятное облегчение. Единственное, чего я хотел в ту минуту, чтобы мне отдали моих дочерей, которых я бы воспитал как хороших армянских девушек. Но даже после своей смерти она не дала мне ни единого шанса. Она отказала мне даже в моем священном праве называться вашим отцом. Думаешь, она просто так решила отдать нам с Гоар одну дочь, а Лилит и Карену – вторую? Почему она не отдала вас обеих старшему брату? Она ведь знала, что его жена бесплодна, а моя – ждет ребенка и, возможно, родит мне троих или четверых, как я и хотел. Она знала, что ее брат гораздо богаче меня, а в силу своего характера – такого же упертого, будет еще богаче. Знала, что я никогда не выбьюсь в люди, потому что слишком слаб и ленив. Она разделила вас для того, чтобы оттуда… – он поднял к небу указательный палец, – следить за тем, как два совершенно разных человека воспитывают ее дочерей. Уверен, она и сейчас наблюдает за нами и усмехается: «Вот, видишь, Артур, я же говорила, что ты никчемный человек. Моя дочь Лусине умерла, так ничего и не добившись в этой жизни, а Арев живет и здравствует». Ты понимаешь, о чем я говорю? Она устроила соревнование, в котором, как всегда, победил твой отец Карен. Но видит бог, совесть моя чиста. Я воспитывал Лусине правильно, в духе наших традиций. Я сделал все, чтобы она выросла порядочной девушкой, но ее кровь, кровь твоей матери, оказалась сильнее. Когда Лусо было всего три года, я пожурил ее за что-то и впервые поймал на себе взгляд, полный пренебрежения, злой. Взгляд человека, который скорее ляжет в могилу, чем покорится. Все эти годы я пытался найти в ней хоть малую толику того, что было во мне, но безуспешно. Яблоко от яблони, как говорится, недалеко падает. Лусине росла дерзкой и непокорной и превратилась в такую же девушку, для которой не существует авторитетов и правил. Она первая оттолкнула меня, видит Бог, первая. Теперь ты знаешь все.

– Это ты пытался убить Артура Пароняна?

– Да.

– Почему?

– Он позвонил мне несколько дней назад и назначил встречу. Я соврал Гоар, что мне надо в город за новыми покрышками, и приехал к нему. Он встретил меня холодно. Был немногословен. Сказал, что нам надо встретиться втроем – ты, я и он и решить, как нам быть дальше. Я просил, чтобы он молчал, как все эти годы, но Паронян был непреклонен. Тогда я пригрозил, что убью его, если он расскажет тебе хоть что-то. Вчера я слышал, как ты говорила, с ним по телефону, и понял, что он решил открыть тебе правду. Я сделал вид, что вышел во двор покурить, сел в машину и поехал к нему. Видит Бог, Арев, я до последней минуты не хотел убивать его. Я зашел в кабинет и по-хорошему попросил его молчать. В ответ он показал мне фотографию и сказал, что передаст ее тебе, чтобы ты знала, какую гадину пригрела на груди ее семья. Он добавил, что хочет испортить мне жизнь, как я когда-то испортил ему. Я убеждал его забыть прошлое, уверял, что правда не принесет ничего хорошего, что, выдав меня, он выдаст и себя одновременно, но ему было все равно. Он словно сошел с ума. Тогда я попытался вырвать из его рук фотографию, но он сунул ее в карман пиджака. Я выбежал из кабинета, подошел к машине, прихватил разводной ключ и вернулся обратно. Паронян в это время прятал фото в ящик стола. Я ударил его по голове, вырвал фотографию и убежал. Я видел, как вы с Сергеем вошли в здание, сел в машину и уехал. Дальше ты сама все знаешь.