Скарлетт Томас - Корпорация «Попс»

Киеран мгновенно поднимает руку.

— Кто приспособил строение одуванчиков? — спрашивает он. — Вы не можете иметь в виду бога, потому что уже сказали…

— Творцы, — мечтательно говорит Блэкмен. — Изначальные математики.

— Клево! Значит…

Мак встает.

— Думаю, хватит нам тратить время мистера Блэкмена. Какая поразительная дискуссия! Спасибо вам. — Он смотрит на часы. — О'кей, по-моему, скоро вас ждут классы мореходства. Пожалуйста, найдите расписание для каждой группы на доске объявлений. Марк, я пройдусь вместе с вами.

День — это нормально; быть одной, когда светло, — с этим я могу справиться. Ночью, однако, мне нужно быть с людьми. Оказаться ночью в одиночестве — слишком жуткая перспектива. Что я стану делать, если это и вправду случится и я окажусь одна в темноте? Думаю, я скорее всего буду вопить, пока не умру или пока кто-нибудь не придет. Я понимаю, что во многих смыслах это иррациональный страх. Если я одна, меня некому обидеть по определению: одиночество означает, что рядом никого нет. И все же в моменты острейшей паники я обычно хочу, чтобы со мною во тьме был хотя бы враг. Враг. Враг — это двуглавый человек, а порой две головы на теле насекомого или паука. Я бы никогда никому не смогла это описать. Не смогла бы описать, насколько сюрреальными те мужчины стали у меня в голове после инцидента на остановке. Только я понимаю, каким образом один ус превратился в четыре, голубые глаза стали красными, а ухмылка — гримасой с клыками; клыками, роняющими капли крови и кусочки хрящей маленьких школьниц. Но я все равно предпочла бы их компанию, лишь бы не остаться одной в темноте. Может, это оттого, что для меня лучше принять смерть сразу, чем одиноко и слепо ждать неизбежного. Вот поэтому я и стала спать в комнате стариков.

Любопытные вещи произошли из-за моего страха (который, как говорят бабушка и дедушка, на самом деле — «фобия»; это то же самое, только по-взрослому). Из-за того, что ночи потенциально так пугающи, так до заворота мозгов, до остановки сердца ужасны, все, что не принадлежит ко множеству «вещей, которых я боюсь» (мы проходили множества по математике), кажется просто расчудесным. Например, дневное время расчудесно. Если когда-нибудь днем мне взгрустнется, что папа пропал, или станет скучно на уроке, или я расстроюсь из-за драки на перемене или еще из-за чего, мне достаточно просто напомнить себе, что сейчас — не ночь, не темно, и я не одна. Другие люди все время выглядят умеренно счастливыми или просто такими вроде как одинаково счастливо-печальными. Если изобразить их настроение графиком, получилась бы одна прямая линия, может, с маленьким пиком на Рождество и, возможно, еще одним на день рождения. Но график моих эмоций изобилует горами и долинами. К примеру, от одного рассвета я могу воспарить. Целых девять, а то и десять часов до следующей темноты! Ур-ра! Летом будет расчудесно, потому что тьмы будет гораздо меньше, чем сейчас. В каком-то смысле, страх — хорошая вещь. Он заставляет тебя выше ценить жизнь: то, что им не оплевано, кажется только слаще.

По этим причинам я и не думаю, что мне нужно идти к врачу со своим страхом, и я объяснила это старикам. Разумеется, я никогда ни с чем не хочу идти к врачу. Хирургический кабинет — потенциально опасное место, и я бы не хотела, чтобы мне пришлось пытаться оттуда сбежать (вдруг врач вынет щипцы? а не то обернется инопланетянином с бактериологическим оружием: бабах! — я таю!) А еще я слыхала, что, если врач решит, будто с вами плохо обращаются дома, он может послать вас в детдом. Со мной никогда дурно не обращались, но моя семья во многих отношениях несчастлива, и мы вообще какие-то «не такие» — а порой большего повода и не надо. Если я попаду в детдом, там меня несомненно запрут в темной комнате, и я буду вынуждена либо бежать (что само по себе неизбежно закончится одиночеством в темноте, скажем, в лесу), либо покончить с собой. Идея самоубийства мне не нравится, но если придется, я это сделаю. Я хочу, чтобы у меня была экстренная капсула цианида, как у дедушки во время войны.

Прошло почти два месяца с тех пор, как я встретила тех мужчин на автобусной остановке. Приближается Рождество, и я открыла десять окошечек на своем календаре поста. Бабушка с дедушкой по-прежнему разрешают мне оставаться в их спальне на ночь, и Рэйчел скоро вернется домой. Все не так уж плохо. Иногда я целыми днями не думаю ни единой плохой мысли, что очень приятно, особенно если вспомнить иные деньки, когда дурные мысли были как змеи в яме, куда просто берешь и падаешь безо всякой лестницы.