Александр Соколов - Заброшенный колодец

…Верхняя часть сруба колодца сгнила и обвалилась. К уцелевшему столбику привязана верёвка — ржавой жестянкой со дна можно зачерпнуть пригоршню воды. От осклизлых, тёмных стенок тянет плесенью. Вокруг необозримое поле клевера, потерянное под бездною сини.

Пряный угар лета, пение птиц — всё пропадает, когда пониже опускаешь голову в черноту колодца. Только заблудший путник останавливается здесь, чтобы смочить остатками влаги иссохшие губы.

Он был занят своей обычной работой. Его руки механически проделывали те движения, которые привыкли повторять бесконечное число раз. Неожиданно его губы зашевелились, и он торопливо, словно боясь не успеть, зашептал, обращаясь неизвестно к кому:

«Если Ты меня видишь, если Ты знаешь, что я существую — подай знак, пусть пропадёт моя тень, среди теней, что толпятся вокруг…» Проговорил, будто выдохнул, и испугался: не смотрит ли кто на него? Нет, рядом никого не было.

…Привычный запах металлической стружки и масла, однообразная работа изо дня в день, одни и те же лица. Здесь трудно уединиться. Выход один — быстрее получить наряд у мастера. За работой никто не будет отрывать по пустякам… разве что Толик — этот не пройдёт мимо. А вот и он, словно всё время стоял рядом:

— Витёк, кончай грязное дело! — Молодой парень с перепачканным лицом оглядывал рабочий стол Ткачука, тиски с зажатым в них полотном рессоры. — Ты что, туда же?

— Куда? — поинтересовался Ткачук, не скрывая досады.

— Да тут все помешались. Ножи гонят из полотен, кто за деньги, кто за бутылку.

— Нет, я не туда, — отрезал Ткачук, выкручивая рукоятку тисков.

Он положил полотно в свой ящик с инструментом, набросил на петельки висячий замок. Слесарка заканчивала работу. Возле стола мастера толпился народ. Кажется, этот молодой прилипала отставать не собирался.

— Витёк, ты идёшь?

— Куда? — снова спросил Ткачук.

— На пенёчки, под зелёный шум. У мастера день рождения.

— Нет — коротко бросил Ткачук, и Толик, сложив недовольно губы, отвернулся.

Виктор подумал, открыл ящик, снова вытащил полотно и бросил в свой портфель. Сейчас он пойдёт в умывальник, потом, не возвращаясь в цех, двинет к проходной. Он, Ткачук, устал от этих людей. Они вечно от него что-то хотят, пытаются втащить его в ту жизнь, которая их вполне устраивает. Виктор: знал отупляющий дурман водки — это не для него. Именно сейчас у него стали открываться глаза.

Ткачук вышел из проходной, оглядел зелень деревьев, покрытую жёлтым налётом, заспешил на остановку. Напротив, через дорогу — кирпичная стена тракторного завода. Его труба чадит ядовитыми клубами дыма. Если по складу тухлых яиц пропустить бульдозер — эффект будет тот же. Казалось, сернистые испарения проникали сквозь одежду, этот испорченный воздух — примета здешней местности. Но люди привыкли. Только не он, Ткачук. Ему никогда не привыкнуть. К горлу подкатывает комок, напоминая тот, другой воздух, который ни с чем не спутаешь. Приторный, липкий, тягучий. и мириады жирных, зелёных мух. Кажется сегодня, слава богу, ветер в другую сторону.

Виктор облегчённо вздохнул, присел на лавочку. Мальчуган лет восьми, овладев рукой матери, во все глазёнки уставился на Ткачука. Его заинтересовал пятнистый комбинезон, кепка с козырьком, голубые полоски тельника. Когда-то вот так же и он держался за руку матери. У неё были мягкие ладони, но Виктор совсем не помнит её улыбки. После похорон отца мать не снимала чёрного платья, стала молиться и часто ходить в церковь. Как-то ночью он неожиданно проснулся, позвал маму. Она стояла перед ним босая, в длинной ночной рубашке. Он ощутил её тёплую ладонь на своём лбу, ухватил за руку.

— Мам… я когда-нибудь умру, и меня совсем не будет? — громко спросил он и почувствовал, как ладонь её вздрогнула.

— Что ты, сынок, на всё воля Божья. Надо молиться Господу, он дарует тебе долгую жизнь.

Виктор никогда не видел мать сердитой, вышедшей из себя. Наверное, поэтому Бог забрал её к себе, а он остался один. Отец Виталий, который стоял вместе с ним у могилки матери, сказал:

— Мы с тобой почти одинаково зовёмся… Живи у меня.

Несколько лет Ткачук прожил при церкви, но вскоре не стало и одинокого отца Виталия; словно он, Виктор, был окружён людьми необходимыми, угодными Богу.

Виктор учился в школе-интернате, но и сейчас он помнит церковный полумрак, запах ладана, смешанный с гарью восковых свечей, тихий говор названного отца, размягчающий тело, наполняющий спокойствием, лёгкой пустотой, и незнакомой радостью, прозрачной, как свет в ризнице: