Бен Шервуд - Двойная жизнь Чарли Сент-Клауда

Помимо того что у Тесс щипало от соли глаза, у нее еще чудовищно болела голова и ныло все тело. Оно было иссиня-черного цвета от многочисленных ударов о переборки рубки. Особенно болезненными были черные посредине и оранжевые, цвета тыквы, по краям синяки на руках, боках и бедрах. Но ни боль, ни кровоподтеки не могли сейчас испортить настроение Тесс. Ее истерзанное, воспаленное сознание сосредоточилось на одной простой мысли: она снова здесь, в безопасности, на берегу, и именно там, где она больше всего хотела быть: на Уотерсайдском кладбище, близ могилы отца.

Она присела на траву и прислонилась спиной к стволу клена, в тени которого и находилась могила. Земля была сырая, но Тесс не имела ничего против того, чтобы чуть-чуть промокнуть. Она сняла кроссовки, закатала повыше брюки и долго сидела, просто наслаждаясь тишиной и покоем — хорошо, когда не нужно каждую секунду бороться за то, чтобы тебя не разорвало на куски. Ее пятки заскользили по мокрой траве, и она, не сопротивляясь, вытянула ноги. Чуть наклонившись, Тесс взглянула на гранитную плиту, где было вырезано имя отца. Она знала, что обязана ему жизнью. Именно он провел ее назад в тихую гавань через этот кошмарный шторм.

— Видишь, я не зря говорила с тобой там, в море, говорила всю ночь, — произнесла она. — И ты услышал меня.

Конечно, она по-настоящему не верила, что он был прямо здесь, рядом с ней под деревом. Думать так было бы уж совсем глупо — что-то из области салемских ведьм. Отец не бродил здесь по кладбищу, ожидая, пока дочь придет взглянуть на него. Нет, конечно, он был сейчас где-то далеко, в виде частицы какой-то неведомой энергии или чего-то в таком роде. Ну а если в другом мире действительно есть рай, то он сейчас наверняка сидит себе на корме какого-нибудь райского катера, потягивает пиво и ждет, когда начнет клевать тунец.

Тесс легла на траву, подложив под голову руки, и посмотрела на небо сквозь резную крону желтовато-коричневых, словно тронутых ржавчиной листьев. Именно здесь было единственное тихое и спокойное место на земле. Ветер дул теперь с севера, и небо затянуло крупными кучевыми облаками. Такая погода не часто выдавалась в Новой Англии: день стоял свежий до хруста, как яблоко с фермы Бруксби.

Неожиданно в сознании Тесс промелькнул образ из прошедшей ночи: «Керенсия» переворачивается вверх дном, а вместе с ней и весь мир.

— Господи Иисусе! — громко сказала она и села.

Она потерла ушиб на предплечье. Да уж, этот урок она решила запомнить. За три часа, проведенные взаперти в перевернутой рубке опрокинувшегося шлюпа, без электричества и радио, она хорошо уяснила, что такое настоящий страх. Теперь оставалось лишь строго исполнять обещание, мысленно данное отцу.

Она перекатилась по траве и прижалась к могильной плите. Камень был прохладный, и там, где он соприкасался с телом Тесс, боль успокаивалась. Она повернула голову и крепче прижала щеку к граниту. Потом провела Пальцами по надписи, выбитой на поверхности плиты, где уже начал расти мох.

ДЖОРДЖ КЭРРОЛЛ

1941–2002

— Я знала, что ты придешь помочь мне, — сказала Тесс, чувствуя, как слезы текут по щекам.

Она вытерла глаза и неожиданно чихнула. У нее были твердые привычки относительно слез — еще с детства. Никто, включая маму, не видел ее плачущей. Слезы — это для слабаков, для плакс. Но папа — другое дело. Когда ей было плохо, он не позволял себе посмеиваться над ней. Когда она не могла справиться с трудностями, он не торопил и не одергивал ее. Рядом с отцом она становилась сильнее. Миллион раз он поддерживал ее в трудных ситуациях. Конечно, он не всегда одобрял ее выбор — особенно это касалось парней из колледжа, которые болтали на иностранных языках и гоняли на мотоциклах, — но никогда не осуждал. Разумеется, характер у него был не сахар, что особенно заметно проявлялось после нескольких крепких коктейлей, и он не склонен был к долгим рассуждениям и глубоким размышлениям. Нельзя было назвать его и самым политически грамотным человеком в мире. Но это был единственный человек, который на самом деле понимал Тесс. Больше это никому не удавалось.

— Я обещаю, что стану другой, — сказала она, обращаясь к могильному камню. — Никаких больше самонадеянных авантюр на воде. Не стану дразнить судьбу. В общем, я буду хорошей девочкой. — Немного помолчав, она честно призналась: — На самом деле там я напугалась до смерти.

Она потерла лицо, потом провела пальцами по волосам. Обнаружила еще одну громадную шишку — на затылке. Больно-то так — даже если просто прикоснуться. Когда же это случилось? Наверно, в момент переворота. Подробности этой кошмарной ночи память благоразумно скрыла какой-то густой, почти непрозрачной пеленой, и Тесс смогла вспомнить лишь удары волн по корпусу, темноту в рубке и удушливую смесь запахов дизельного топлива и этой проклятой салатной заправки. Нужно помыться и поспать. Она посмотрела на свои руки: что ж, могло быть и хуже. Один распухший большой палец и один сломанный ноготь. По всей кисти и предплечью расплылся здоровенный синяк. Вот мама-то обрадуется. «Именно так, — скажет, — и должна выглядеть настоящая леди».