Сара Уотерс - Маленький незнакомец

Теория его весьма убедительна, но все же порою мне неспокойно. Я вспоминаю добродушного беднягу Плута, загадочные прожоги на стенах и потолке в комнате Родерика, три кровавые капельки, проступившие на шелковой блузке миссис Айрес. Я думаю о Каролине. Представляю ее за миг до смерти на залитой лунным светом площадке. Думаю о ее вскрике — Ты!

Я не пытался напомнить Сили его другую, более странную теорию: дом поглотил некий мрачный зародыш, ненасытное призрачное существо, «маленький незнакомец», выпестованный растревоженным подсознанием кого-то из тех, кто был связан с Хандредс-Холлом. Однако в свои одинокие посещения дома я ловлю себя на том, что я насторожен.

Иногда я ощущаю чье-то присутствие или краем глаза улавливаю какое-то движение, и тогда сердце екает от страха и ожидания: вот сейчас секрет раскроется, я увижу и узнаю то, что увидела и узнала Каролина.

Если Хандредс-Холл обитаем, мне призрак не показывается. Бывает, я резко обернусь и в треснувшем оконном стекле увижу перекошенное недоумением и тоской чье-то лицо, но затем разочарованно понимаю, что вглядываюсь в собственное отражение.

Традиция историй с привидениями полнится отголосками. Обители призраков похожи друг на друга, проклятия действуют единообразно, и всякое готическое повествование чем-то напоминает истории, рассказанные прежде. Работая над «Маленьким незнакомцем», я ловила себя на том, что невольно поверяюсь на оселках жанра и отвешиваю легкие поклоны Диккенсу, По, Ширли Джексон и Генри Джеймсу. Обвисшие желтые обои в одной из комнат Хандредс-Холла — лишь благовоспитанная дань шедевру о душевном расстройстве «Желтые обои», в девятнадцатом веке созданном Шарлоттой Перкинс Гилман. Когда понадобился невозмутимый рассказчик о порой страшных событиях романа, я решила, что на эту роль вполне подойдет неженатый сельский врач, напоминающий ученых холостяков из классических историй о призраках мистера Джеймса.

Однако зародыш «Маленького незнакомца» возник из совсем иного жанра. Его истоком стали мои впечатления от детективного романа Джозефины Тей «Франчайзское дело», написанного в 1948 году; эту книгу я прочла более десятка лет назад, и она в равной степени меня очаровала и растревожила. Дабы прибавить еще один головокружительный виток сему произведению — одному из восьми детективных романов, которые под псевдонимом Тей шотландская писательница Элизабет Макинтош опубликовала в тридцатые и сороковые годы прошлого столетия, — скажу, что его вдохновителем стала знаменитая история о похищении, произошедшая в восемнадцатом веке.

Детали этой истории по праву заслуживают целого романа. В центре событий восемнадцатилетняя лондонская служанка Элизабет Каннинг, которая 1 января 1753 года вышла из дома родственников, тетки и дяди, и направилась к своему хозяину, жившему неподалеку, но до места так и не добралась. Несмотря на яростные усилия родичей и друзей отыскать ее, Каннинг отсутствовала почти месяц. Изнуренная, побитая и явно пережившая ужасное испытание, она объявилась лишь 29 января. По ее словам, в тот вечер в районе Мурфилдс она подверглась нападению двух мужчин, которые шесть часов водили ее по городу, а затем доставили в публичный дом, где некая старуха убеждала ее «ступить на Стезю», то есть стать проституткой. Каннинг отказалась, и тогда злодеи ножом разрезали шнуровку ее корсета, который вместе с чепцом забрали, а саму ее заперли на сеновале, после чего явно о ней забыли. Четыре недели она держалась на хлебных корках и воде, но потом собралась с духом и, разбив окно, совершила побег, вернувшись к матушке.

Ее возвращение произвело фурор в относительно небольшом городе, каким Лондон был в середине восемнадцатого века. В районе Энфилд соседи быстро вычислили дом, ставший узилищем Каннинг, и его хозяйкам — Сюзанне Уэллс по прозвищу Мамаша и Мэри Сквайрес, известной как Цыганка, — тотчас предъявили обвинение в похищении. Однако обе заявили, что девчонку в глаза не видели, у Сквайрес даже имелось хорошее алиби (в вечер похищения она была в Дорсете), а нестыковки в рассказе Каннинг весьма запутывали дело. Каждую сторону поддерживали свои свидетели, за историю ухватились газетчики, и она вызвала чрезвычайно яростную публичную полемику.

Защитники Каннинг, среди которых был романист и мировой судья Генри Филдинг, располагавший ее показаниями под присягой, подчеркивали честность и порядочность девушки. В свою очередь, противники пострадавшей заявляли, что вся история состряпана как алиби, прикрывающее некую темную авантюру. Даже закон колебался. Вначале суд признал Уэллс и Сквайрес виновными: первую приговорили к клеймению и тюремному сроку, вторую — к смертной казни через повешение. Однако пересуд установил, что дело вывернуто шиворот-навыворот, и обвинил саму Каннинг в «злонамеренном порочном клятвопреступлении». Ее выслали в Америку, где она служила домработницей, вышла замуж, родила детей и в 1773 году скончалась в возрасте тридцати восьми лет. Все это время Каннинг упорно держалась своей версии событий, а Уэллс и Сквайрес — своей. Удовлетворительного объяснения месячному отсутствию девушки так и не нашлось, дело навсегда осталось загадкой.