Джон Апдайк - Наполненный стакан

Наша связь повредила мне в профессиональном плане. Страховой агент подобен пастору, ибо напоминает нам о грядущей кончине, и должен быть чрезвычайно серьезен и добродетелен, чтобы клиент получал моральную компенсацию вложенных средств. Я весьма расторопно и аккуратно заполнял страховые бланки, а вот побудить человека сделать финансовый шаг, который принесет мне комиссионные, — в этом я был не так хорош. Мы с женой переехали в другой штат, в Массачусетс, где нас никто не знал и я мог работать руками. Мы прожили там лет пятнадцать, когда из Коннектикута пришла весть, что моя бывшая подруга — длинные вьющиеся волосы, широкая щедрая улыбка, овальные жестикулирующие ладони — умирает от рака яичников. Когда ее не стало, я в какой-то степени обрадовался. Ее смерть удалила из мира источник смущения, показатель его неиспользованных возможностей. Ну вот. Теперь вы видите, почему я не большой любитель самоанализа. Поскреби поверхность — и какая только дрянь не полезет.

До того, как мы сделались испорчены друг для друга, она считала меня слишком невинным и ласково пыталась меня просвещать. Имея перед глазами пример собственного мужа, она убеждала меня пить больше спиртного, как будто выпивка — лекарство для взрослых. С простудой, говорила она, именно так и надо бороться. Довольно застенчиво она в начале нашей близости поведала мне, что по моим оргазмам почувствовала, как это важно для меня. «Но разве это не для всех важно?» — спросил я.

Она знающе скривила губы, легонько пожала голыми плечами и ответила: «Нет. Ты бы удивился». В этом ее учительстве, в стремлении сделать из меня человека была некая чистота, некая пуританская ясность. В неловкий, несуразный период после нашей недолгой связи она однажды объяснила мне (я тогда искал встреч с ней на вечеринках — желал, так сказать, измерить ее температуру и получить от нее толику той мудрости, которой, кажется нам, обладает любимое существо), как я повел бы себя с ней, «будь я джентльменом». Будь я джентльменом — отзыв, открывший мне на себя глаза. Я не был джентльменом и потому напрасно каждое утро надевал костюм и отправлялся уговаривать людей более состоятельных, чем я, вкладывать средства в возможность собственной смерти. Я начал заикаться, употребляя успокаивающий жаргон: «в чрезвычайно маловероятном случае…», или: «когда вам придет время сойти со сцены…», или: «обеспечить вашим близким финансовую преемственность…», или: «допустим, вы будете жить вечно — все равно это первоклассное вложение…»

Клиенты чувствовали, что смерть для меня, в сущности, невообразима, и отшатывались от этой бреши в моей рекламной тактике. Не будучи джентльменом, я переехал в другой штат, купил грузовичок и увесистые шлифовальные машины и овладел скромной наукой наложения проникающей грунтовки, использования стальной шерсти и алкидных лаков. Сохраняй влажную кромку, чтобы не было видимых стыков, и не загоняй себя в угол комнаты. Работай по волокну, прикладывай к поверхности ум и заботься о вентиляции, если хочешь дышать. Молодые люди сейчас не жаждут этим заниматься, хотя рынок таких услуг расширяется из-за джентрификации [2] Джентрификация — реконструкция и обновление строений в прежде нефешенебельных городских кварталах. : все стремятся жить как джентльмены. Ближе к концу у меня не было отбоя от требовательных, беспокойных клиентов, так что избавиться от них я смог, только выйдя на пенсию для сравнения, продажа страховок всегда — у меня по крайней мере — шла со скрипом. Людей больше заботят полы, которые они топчут, чем близкие, которых им предстоит покинуть.

Другая моя чуднáя привычка проявляется только в декабре, когда у нашего дома на мысе Кейп-Анн с видом на море (дома средних размеров, в дореволюционном стиле, мы с женой поселились в нем больше тридцати лет назад) я прицепляю к флагштоку пять гирлянд рождественских лампочек, которые, образуя вокруг него подобие шатра, в темноте создают впечатление украшенной огнями невидимой елки. Я протягиваю туда два провода от наружного фонаря, что дает возможность управлять иллюзией из дома с помощью выключателя. Прежде чем подняться в спальню — «забраться на деревянный холм», как выражался мой дед, — я гашу лампочки, и можно было бы не глядеть при этом наружу, но я непременно должен с вытянутой рукой, с пальцем на выключателе подвинуться к ближайшему окну, чтобы увидеть, как они гаснут.

В некую секунду чуть провисающие гирлянды еще ярко светятся, посылая в мир контур рождественской елки, а уже в следующую, которая наступает так быстро, что кажется, будто сигналу на путь от выключателя по проводам не нужно времени вовсе, разноцветные лампочки в форме пылающих свечей — красные, оранжевые, зеленые, голубые, белые — перестают гореть. Я каждый раз надеюсь, что, поскольку электронам надо пробежать по двум стофутовым проводам через двор, мимо кустов, поверх замерзших клумб, мне удастся уловить временной промежуток — как между молнией и громом. Но нет. Реакция лампочек на движение пальца выглядит мгновенной. Вот они сияют, впечатываясь во тьму праздничным разноцветьем, — и вот их нет. Мне необходимо видеть этот миг трансформации. Я понимаю, что в этой потребности есть нечто нездоровое, и часто даю себе зарок, что нажму выключатель, и только, смотреть не буду. Но всегда его нарушаю. Это похоже на попытку поймать за хвост ускользающий момент засыпания. Мне кажется, подсознательно я боюсь, что, если я не буду смотреть, ток каким-то образом застрянет и хлынет вспять, и огни останутся гореть, а я умру.