Майгулль Аксельссон - Лед и вода, вода и лед

Теперь они притихли, теперь все пятеро сидели молча, выпрямившись и глядя перед собой, казалось, ни один из них не смеет повернуть голову и посмотреть в окно, никто не отваживается встретиться взглядом с девчонками по ту сторону стекла, не решается увидеть груди, прижатые к стеклу, улыбки, освещавшие салон, и чей-то высунутый, трепещущий между губ кончик языка.

Наверное, парни просто нервничают. И Бьёрн больше всех.

Даже Карл-Эрик молчал — исключительный случай! Он сидел рядом с ней, настолько близко, что его ляжка то и дело прижималась к ее, но он молчал совсем иначе, чем мальчики. Он с улыбкой следил за девчонками за окном, то и дело кивая сам себе, как учитель, подбадривающий хороших учеников. Молодцы. Отличная работа.

Внезапно вокруг стало темно. Машина въехала в ворота, и они закрылись. Крики стихли, и кто-то глубоко вздохнул. В следующую секунду снова сделалось светло: внутренний двор студии.

— Значит, так, ребята, — сказал Карл-Эрик. — Играете под фанеру.

Томми привстал:

— Нет, но какого хрена…

Карл-Эрик поднял руку:

— Ты слышал, что я сказал. Под фанеру.

Томми опустился на стул и наклонился вперед, так что волосы упали и закрыли лицо. Как ребенок. Маленький ребенок на грани отчаяния.

— Но вы же обещали…

Карл-Эрик пожал плечами и сунул руки в карманы брюк.

— Я обещал сделать все, что смогу. Но в этой программе все играют под фанеру. Такие дела.

— Но все-таки… — сказал Никлас.

Элси перевела взгляд на него и тут сообразила, что до сих пор не слышала, чтобы он что-нибудь произносил, кроме собственного имени. Он был безупречно наряден, в белой рубашке, цветастом галстуке и сверкающих черных туфлях. Теперь он провел рукой по свежевымытым волосам, поправил челку и серьезно поглядел на Карла-Эрика:

— Вы правда сделали все, что смогли?

Карл-Эрик прислонился к стене и окинул Никласа холодным взглядом:

— Все играют под фанеру в этой программе. И Манфред Мэнн играл. И «Роллинги». Даже «Битлз». А «Тайфунз», значит, не могут?

Длинные ноги Томми выдвинулись вперед и пнули корзину для бумаг, но слегка, так что она только отъехала на пару сантиметров.

— А какого тогда хрена надо было сюда тащиться? Могли бы просто пластинку прислать.

Карл-Эрик вздохнул, выпрямился и скрестил руки на груди. Он все больше напоминал учителя, правда, необычно элегантного учителя.

— Не пытайся казаться глупее, чем ты есть, Томми. Ты сам, черт побери, прекрасно знаешь, зачем мы тут.

На миг стало тихо. Элси заметила, что и сама затаила дыхание, она закрыла глаза и заставила себя сделать глубокий вдох, потом откинулась назад и прислонилась к стене. В маленькой гримерке было всего три стула, уже занятых Томми, Никласом и этим Пео в бирюзовых брюках. Бьёрн сидел на подоконнике и грыз ноготь, казалось ничего не слыша, а Буссе стоял с закрытыми глазами, привалившись к стене напротив. У него были такие белые волосы, что Элси подумала, уж не обесцвечивает ли он их перекисью.

— Вообще-то, — нахмурился Карл-Эрик, — вообще-то ты еще спасибо должен сказать, что вы сюда попали!

Томми, скривившись, отвел глаза. Все было написано у него на лице. Спасибо, как же!

Снова на несколько секунд повисла тишина. Карл-Эрик стоял, расставив ноги, посреди гримерки, по-прежнему со скрещенными на груди руками, взгляд его переходил с одного лица на другое. На него никто не глядел. Бьёрн уставился на что-то за окном, по-прежнему грызя ноготь.

— Значит, договорились?

Голос Карла-Эрика опустился на октаву. Расчет, возможно, был на то, что молчание продолжится, но Бьёрн вдруг вынул палец изо рта и произнес:

— Я же не умею.

Остальные уставились на него, но Бьёрн этого словно не видел. Его взгляд по-прежнему был устремлен за окно.

— Мы же никогда раньше не играли под фанеру. Как это делается?

Томми выпрямился и поднял брови, потом прошелся взглядом по остальным и слегка улыбнулся. Остальные тоже едва улыбнулись. Буссе даже брови поднял, точно как Томми. Элси, вдруг заметив, что изо всей силы впилась зубами в нижнюю губу, отпустила ее и провела по ней языком.

— Ну, — сказал Томми и повернулся к Карлу-Эрику, — вы сами все слышали.

Телестудия была большая и черная. В глубине находилась маленькая сцена, пока пустая, до передачи оставалось еще несколько часов, но внизу перед сценой уже толпилась публика, по-видимому, из числа состоятельных подростков — чистенькие, с промытыми дорогим шампунем волосами и одетые по последней моде. Элси вспомнилась встреченная утром девушка, та тряпичная кукла в замусоленном розовом пальто и широкой стрелкой на белых колготках. Ее сюда не пустят никогда. Таких сюда не пускают. А впрочем, Элси тоже еле пустили, охранник остановил ее в дверях и не уступал, пока не вмешался Карл-Эрик. И тут же очень подробно изложил условия. Элси не должна попасть в кадр, ей не следует слишком восторженно поддерживать сына, нельзя оказаться в световом круге перед сценой, так чтобы ее увидели. В этой программе не должно быть видно никого старше двадцати пяти лет. Чтобы сохранялась иллюзия. Есть только молодость. Благополучная и успешная.