Майгулль Аксельссон - Лед и вода, вода и лед

И вот, наконец, другая дверь. Сюсанна поворачивается и тянет ее на себя, тянет обеими руками, но тоже безрезультатно. Шквал снова не дает ее открыть, ветер небрежно привалился к поверхности из стекла и металла и смеется над усилиями Сюсанны, ерошит ее мокрые волосы, велит стуже провести рукой по забранным в хвостик волосам и превратить в сосульку, а потом хохочет в полный голос, когда Сюсанна начинает барабанить в стекло обеими руками, хохочет так, что заглушает ее крик, а потом вновь приказывает стуже, чтобы та…

В этот самый миг дверь открывается, кто-то толкает ее изнутри, и Сюсанна вваливается в коридор, дрожа и пошатываясь. Ветер тянется вслед, пытаясь схватить ее, но ему не удается, в следующую секунду дверь захлопывается, и шторм ревет от досады с той стороны, а Сюсанна прислоняется к стене, переводя дух.

— О господи! — произносит она, моргая. С челки у нее капает вода. Сняв варежку, Сюсанна проводит рукой по лбу.

— Что случилось?

Это Йон. Стоит перед ней и хмурит седые брови, вид у него удивленный и расстроенный. Сюсанна моргает.

— Шторм начался. Я вышла покурить, и тут начался шторм. В один миг.

— Вы не видели предупреждения?

— Какого предупреждения?

— На табло. На площади Одина.

Сюсанна стаскивает сапоги, качая головой:

— Нет. Но спасибо, что открыли. Я сама не смогла.

Он пожал плечами:

— Пошли в курилку?

Сюсанна подавляет вздох. Ей неохота идти в курилку. Неохота сидеть и разговаривать. Хочется к себе в каюту, забраться под одеяло и вспомнить все, что произошло, чтобы потом забыть. Но Йон ведь открыл дверь. Он ее спас, впустив обратно в защищенный мир, а сегодня утром вид у него был такой несчастный, когда она не захотела с ним завтракать, что…

— Да, — говорит она, — конечно…

На площади пусто, как и в курилке. Нигде ни души.

— А где все? — спрашивает Сюсанна, снимает куртку, развешивает ее на кресле, а сама садится в другое. Йон мгновение колеблется, в какую-то секунду кажется, что он собирается попросить ее пересесть к нему на диван, а потом он встречает ее взгляд и усаживается на диван один, пожав плечами.

— Субботний вечер. Все, кто не работает, развлекаются. Или стоят на мостике и любуются непогодой.

Она кивает. Вздыхает:

— Я там чуть концы не отдала…

Йон протягивает сигареты, она берет одну, просит прикурить.

— И часто такое бывает? — спрашивает она затем, глядя на огонь.

— Какое?

— Когда шторм налетает в один миг.

Он снова пожимает плечами:

— Случается.

— А что с «рыбкой»?

— Пришлось поднимать и убирать в контейнер. Слишком большая скорость, слишком толстый лед. Могло ее разбить.

— Так что у вас никаких результатов?

— Да ладно. Вот доберемся до хребта Ломоносова, и все наладится. Там можно будет скорость сбавить и пройти по одному и тому же отрезку несколько раз. Чтобы разбить лед как следует. А сейчас наше дело — просто-напросто ее туда доставить.

Ясно. За окном завывает ветер, но здесь тишина. Слышен только отзвук тяжкого стука двигателей «Одина». Сюсанна затягивается, прикрыв глаза. Спешить незачем. И некуда. Но этой мысли тотчас же возражает другая часть ее «я».

— Я бы все-таки пошла приняла горячий душ.

— Ладно, — говорит Йон.

— Еще раз спасибо, что открыли мне.

Он чуть улыбается.

— Не за что. Придете на вечеринку?

— А что за вечеринка?

— Так ведь суббота.

Она сидит молча, вспоминая грохот музыки, доносившийся из бара, когда она лежала на койке и читала в прошлую субботу. Тогда тоже была вечеринка. Но ей не пришло в голову спуститься туда и принять участие. Другое дело праздник Нептуна, тут все было очевидно. Можно, смутно думается ей. Зайти и посмотреть, как и что. Хотя бы в интересах книжки.

— Да, — говорит она. — Конечно, я приду.

Но Йон все-таки уходит первым, посмотрев на часы и что-то пробормотав, пока она собирает свою разложенную одежду. Когда она выходит на площадь Одина, Йона там уже нет, она стоит одна и смотрит по сторонам. На табло мигает красная надпись: «Штормовое предупреждение! Никому не выходить на палубу без крайней необходимости!»

Сюсанна досадливо поднимает плечи. Ага. Вот оно, предупреждение. Она его не заметила после обеда, она помнит, что даже не взглянула на табло, выходя из кают-компании, просто прошла напрямик к лестнице и поднялась к себе в каюту, к компьютеру. После чего сидела и писала, причем писала довольно долго, а потом просмотрела и была вынуждена признаться самой себе, что написано-то плохо, отвратительно, ниже всякой критики. Иными словами, как всегда.